Дэвид Ремник - Могила Ленина. Последние дни советской империи

Шапошников попросил о приеме “наверху”. Ему отказали. Шли месяцы, но генерал не мог оставить этот расстрел незамеченным. Он начал отправлять в Союз писателей СССР письма, подписываясь вымышленным “литературным” именем и наивно надеясь, что писатели как “истинные гуманисты” помогут в его деле. И вот 60-летний Герой Советского Союза Шапошников писал: “Коммунистическая партия превращена в машину, которой управляет плохой шофер, часто спьяну нарушающий правила уличного движения. Давно пора у этого шофера отобрать права и таким образом предотвратить катастрофу. Сейчас для нас чрезвычайно важно, чтобы трудящиеся и производственная интеллигенция разобрались в существе политического режима, в условиях которого мы живем. Они должны понять, что мы находимся под властью худшей формы самодержавия, опирающегося на бюрократическую и военную силу… Необходимо, чтобы люди начали мыслить вместо того, чтобы иметь слепую веру, превращающую людей в живые машины. Наш народ превращен в бесправного батрака”.

Но идеализму Шапошникова снова был нанесен удар. Союз писателей был организацией безнадежно гнилой, сборищем лизоблюдов, и письма Шапошникова оттуда прямиком переправлялись в КГБ. Шапошников говорил, что не был настроен “антисоветски”, его “анти” было скорее против бюрократов и их наглого самодовольства. КГБ этого почему-то не понял. Генерал стал замечать, что письма к нему приходят во вскрытых конвертах. Вскоре он убедился, что находится под наблюдением. В 1966 году, ничего не объяснив, руководство приказало ему уволиться в запас. В 1967-м у него дома прошел обыск и был изъят его архив. Даже не пытаясь соблюдать какую-либо секретность, в стену его спальни вмонтировали подслушивающее устройство. “Я жил практически под домашним арестом, за мной повсюду следовали люди в темных очках, — вспоминал Шапошников. — Я ничего не мог с этим поделать. Некоторые друзья от нас не отвернулись, но им приходилось туго — в нашей-то провинции. Они понимали, что происходит. Люди старались меня избегать. Чтобы со мной не здороваться, переходили на другую сторону улицы”.

В конце концов гэбисты вызвали Шапошникова на длительный допрос. Ему вновь и вновь предлагали сознаться в “антисоветской деятельности”. Шапошников в ответ рассказывал, как учил читать неграмотных рабочих, как работал в шахте, получая 20 копеек за смену, как долго и доблестно служил в армии. “Как я могу заниматься антисоветской деятельностью, когда я отдал советской власти все? — не понимал он. — Если кто и был предан идее строительства коммунизма, так это я”. Шапошникова лишили звания и исключили из партии. Лишь написав страстное письмо председателю КГБ Андропову, Шапошников сумел спастись от тюрьмы.

При Брежневе, Андропове и Черненко генералу ничего не оставалось, как жить на скромную пенсию отставника. Другие советские генералы роскошествовали: у них были дачи, продуктовые заказы, большие пенсии. Шапошников жил так же, как рабочий-пенсионер. Чтобы чем-то занять себя и немного заработать, он стал писать воспоминания о танковых боях с немцами на Украинском фронте. Его книги печатали, но в них, конечно, не было ни слова о Новочеркасске.

Ни в 1960-е, ни в 1970-е у генерала не было никаких точек соприкосновения с московским и ленинградским политическим андерграундом. На самом деле диссидентское движение приводило его в замешательство. Он видел, что они нападают не только на советское руководство, но и на ленинскую идеологию. “Этого я не мог понять”, — говорил он.

Когда в 1985 году к власти пришел Горбачев, Шапошников отправил в Кремль пять писем. Все они остались без ответа. Наконец в 1988-м он получил напыщенное письмо из Главной военной прокуратуры: “Производство по Вашему делу прекращено за отсутствием в Вашем деле состава преступления… Совершенные Вами деяния в 1960-х годах служили достаточным основанием для обвинения Вас в антисоветской пропаганде. Лишь в условиях перестройки, демократизации всех сторон жизни советского общества стало возможным признать Вас невиновным”.

Трудно вообразить более наглый пример изворотливости и фальши — а ведь речь шла только о восстановлении справедливости! Шапошников все же почувствовал облегчение. Он снова начал ходить на заседания местной партячейки: “Я ведь в партии уже 60 лет!” Но его верность была особой. В 1990-м группа молодых офицеров, к ужасу генералов, основала реформистский союз “Щит” и избрала Шапошникова его почетным председателем. Они даже попросили его выступить в Москве на массовом антиправительственном митинге: в то время войска как раз стреляли в азербайджанцев на улицах Баку. “Я долго думал, о чем буду говорить, — сказал Шапошников. — Вспоминал о том дне в Новочеркасске и обо всем, что происходит сейчас. Поэтому я сказал, что армия должна поклясться народу, что она всегда будет на его стороне, никогда не пойдет против него. Мы не можем стрелять в свой народ. Иначе мы ничто. Иначе у нас нет будущего. Об этом надо помнить”.