Владимир Михайлов - Ночь черного хрусталя

- Кусты на берегу. Стойте тут, а я проверю.

- Но ведь все спокойно…

- Дай-то Бог, - сказал он. Шагнул - и растворился в темно-серой мгле. Еве сразу стало зябко. Река плескалась совсем рядом, и в стороне, выше по течению, на поверхности воды играли блики: выстроенный из дерева поселок вдалеке горел так сильно, что отблески пламени достигали даже реки. Граве стоял у Евы за спиной, громко сопя.

- Нет, нет, - вдруг сказал он в полный голос. - Все чушь. Нелепость. Земледельцы сошли с ума, но это еще не значит…

Она, не поворачиваясь, нашарила его руку, стиснула до боли.

- Граве, смотрите… Видите?

- А что я должен увидеть, доктор?

- Да не вверх глядите, а на воду!

Что-то плыло по течению - темное, удлиненное, слишком маленькое, чтобы оказаться лодкой.

- Да, вижу. Какая-то колода, я думаю.

- Граве, я боюсь…

То плыл труп. Река несла его неторопливо, словно в торжественной похоронной процессии.

- По-моему, это все-таки бревно, - неуверенно сказал Граве. - Конечно, оно имеет некоторое сходство…

Милов возник неслышно, как и ушел.

- Идемте, - сказал он. - Тут спокойно.

- Дан, я не полезу в эту воду… в ней плавают мертвецы. Ужасно!.. Что это значит?

- Что убивают людей.

- Но почему, зачем?

- Боюсь, что мы это узнаем. Мужайтесь, Ева, другого пути нет. - Он остановился у самого уреза воды, прислушался. - Тут.

- Ладно, - со вздохом проговорила Ева. - Только на этот раз я пойду последней: уж очень густой загар ложится на голое тело от ваших взглядов.

- Я надеюсь, вы не подозреваете меня… - негодующе начал Граве.

- Да нет, конечно, - сказала Ева, - просто я в настроении шутить. Ну, идемте, не то я совсем замерзну, простуда и так уже мне обеспечена.

- Боюсь, что вызвать врача будет трудненько, - сказал Милов, ступив в воду и ногой пробуя дно. - Теперь никакой самодеятельности, ни шагу в сторону - огонь будет открыт без предупреждения. Не бойтесь: я тоже шучу…

Они медленно двинулись, слышался только легкий плеск, и лишь однажды Ева издала сдавленное «Ох!» - оступилась, видно, однако справилась и шла вместе со всеми, не отставая.

- Вы осторожно, - тихо сказал Милов, - тут дно паршивое.

- Это я уже поняла, - так же приглушенно отозвалась женщина.

Вода, которую они расталкивали сначала бедрами, потом грудью, казалось, стала еще жирнее, неприятнее на ощупь, чем была, в ней попадалось больше всякого плавучего мусора, потом проплыли еще два трупа. Один - ближе к левому берегу, к которому они направлялись, и тень почти совсем скрыла его от падавших на воду отблесков пожара; из-за них вода местами, казалось, сама то и дело вспыхивала холодным радужным пламенем. Другой труп проскользнул почти рядом; он плыл лицом вверх, но черты лица было не разглядеть, еще слишком темно было, и Милов лишь понадеялся, что это не тот был, чей снимок он видел и запомнил, кого нужно было встретить в Центре не далее как утром, которое все приближалось. На мгновение Милов поднял глаза к небу; оно понемногу затягивалось дымкой, слишком много всего в поселке уже сгорело и продолжало гореть, но дым, к счастью, проносило левее. И он не мешал дышать.

Милов ногой нащупывал место для каждого нового шага, середину они уже миновали - и вдруг с левого берега неожиданно и сокрушительно хлестким потоком голубого света ударил прожектор, уперся в правый, теперь уже дальний берег, подполз к воде, осторожно опустился на нее и начал высвечивать, но не равномерным сканированием, а рывками, зигзагами - видимо, управляли им люди неопытные. После едва ощутимой заминки Милов прошипел: «Нырять!» - настолько повелительно, что у спутников его не мелькнуло и мысли о неподчинении. Головы скрылись под маслянистой поверхностью, но луч прошел мимо, хотя и под водой свет был так силен, что ощущался даже кожей. Ева, начав уже задыхаться, первой высунула голову, волосы ее повисли, словно водоросли, с них стекала вода, едва слышно журча. «Прощай, красота», - пробормотала она с печальной насмешкой. «Быстро к берегу!» - скомандовал Милов. Они зашагали, расталкивая воду теперь уже коленями, не стесняясь более шума: тут и сама река не молчала в неровностях берега. «Глаза щиплет», - пожаловалась Ева. «Надо было зажмуриться плотнее, тут вам не Майями Бич, - сердито выговорил ей Милов. - Ну-ка, давайте сюда».

Они были уже на берегу, на песке, и Милов, повернувшись, подступил вплотную к женщине - она отчаянно терла глаза пальцами, но легче не становилось, - с силой отнял ее руки, взял голову Евы в ладони. «Да не жмурьтесь сейчас! - тихо прикрикнул он, - раньше надо было, там, в воде!» Они стояли сейчас почти вплотную, голые, соприкасаясь грудью, но как бы вовсе не понимали или не ощущали этого. Ева машинально положила руку на его плечо, он и не почувствовал вроде бы, приблизил свое лицо к ее, пегому от растекшегося грима. Граве возмущенно отвернулся и поспешил отойти подальше: происходившее выходило далеко за всякие мыслимые пределы не то что приличий, а… а… ну, одним словом. Милов стал языком вылизывать ее глаза, поминутно сплевывая. Она стояла покорно, и еще секунду оставалась так, когда он уже отошел, и только после этого вдруг едва не захлебнулась дыханием, словно придя в себя. Граве в отдалении успел уже обтереться травой и теперь поспешно одевался, бормоча: «Господа, я сильно опасаюсь, что мы опоздаем…» Луч прожектора широко промахнул поверху, но теперь они его не боялись: они были внизу, под обрывом, а прожектор - высоко на берегу.