Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 3 [вычитано, современная орфография]

Starożytności historyczne, przez Ambr. Grabowskiego, I, 145.

Списыванием печатных книг занимались тогда спудеи, как цеховым ремеслом своим. (См. выше воспоминание Шафонского). До сих пор в Малороссии встречается множество рукописных копий с польского печатного, при всех претерпенных ею пожарах и разорениях.

Рукоп, библиотеки Киевской Дух. Акад. № 213: «Зачанка мудрого латынника з глупым русином в диспутацию, а попросту глаголющи в гадание или беседу», инока Христофора русина.

Рукоп. библиотеки Киевской Дух. Акад. «Кроткословный ответ Феодула, на святой афотской горе скитствующего, против безбожного, лживого, потворного... Петра Скарги».

Рукоп. Рум. Муз. «Палинодия», л. 377.

Через посредство Иова Борецкого, архиепископ Иосиф звал к себе из Киева мать, желая разделить с ней щедроты, которыми осыпал его московский царь, и жаловался, что она «лучше за тым, который отвергся православные отеческие веры, гоняется, и всё усерде в него влагает». (Гл. Арх. Мин. Ин. Дел, дела малор. св. 2-я, 1631 г. № 1.)

До какой степени был суров домашний режим того века, видно из книги польского поэта, русина по происхождению, Рея «Wizernnek władny Żywota Człowieka poczciwego», напечатанной в 1558 году, в Кракове. Мучение детей над книгами изображает Рей следующим образом:

См. выше, стр. 81.

В І-й ч. «Белорусского Архива», на стр. 60, помещена подтвердительная королевская грамота 1589 года, в которой могилёвские мещане являются под представительством своих сотников и десятников, как впоследствии делали казаки. Поданная королю на бумаге «справа» могилёвских мещан имеет значение в неисследованном ещё вопросе о происхождении казацких порядков. Судя по ней, казаки у себя в кошах и таборах копировали только порядки «речи посполитой местской».

Дневник посл. Пох. Ст. Батория на Россию, 363. Историк Мартин Бельский называет Оришовского «нашим правдичем», по гербу, к которому и сам принадлежал.

Даже, состоя на службе у короля, казаки вторгались в союзные владения и заявляли о своём характере такими поступками, какими запечатлели себя в памяти москвитян с одной стороны и австрийских подданных с другой. Во время похода Стефана Батория под Псков, казаки разоряли окрестности шведского тогда Дерпта или Ивангорода, производя в них, по словам Яна Замойского, «okrucieństwo у obrzydliwośczi takie, kotoreby у poganom zle czynicz». Он писал к начальнику Ивангорода: «Vehementer dolęo cosacos nux lestias eas miseris hominibus adferre, quod certe praeter meam voluntatem fit Sed genus hoc hominum vagum est, quod praede tantum ausa a lateribus penes exercitum oberret» (Дневн. посл. Пох. Ст. Батория на Россию, 407.)

Об этом весьма интересном эпизоде истории казачества см. у Цинкейзена, Gesch. des osm. Reiches, IV, 515 — 521.)

Сам Иоанн Вишенский, представитель народного воззрения, считал ересь отступничеством не от православия, а просто — от христианства. (См. т. I, стр. 296.) Так точно и «Боркулабовская хроника» говорит, что при Сигизмунде III началось гонение «на веру католическую, на веру христианскую». (Матер. для Ист. Восс. Р. т. I, 55.) В кобзарской думе поётся: «веры христнянськои вечными часы у наругу не подайте».

См. т. I, стр. 257.

По усмирении казацкого бунта, замковые чиновники, восстановлявшие в Киеве права нарушенного владения, спрашивали у крестьян, живших на грунте около церкви: кто за прошлый год получал церковные доходы? Крестьяне отвечали, что никто не требовал от них куниц или чиншей за прошлый год. А Киевские казаки Соляник и Килим «от лица всех», равно и Дорошенко с полковниками, есаулами и судьями, на запрос чиновников, сказали что ни церкви, ни имуществ, к ней принадлежащих, никогда отбирать не могли, и никогда войско её не отбирало. Февраля 4-го 1626 года, замковые чиновники нашли церковь незапертою; внутри было пусто; оказалось только несколько небольших образов да маленький колокол; а в церкви было полно снегу, навеянного от недосмотра. (Киевск. Еп. Вед. 1873 г. № 17).

Гл. Арх. Мин. Ин. Дел, дела малор. св. 1-я.

Рум. Муз. лит. У, № 550.

Это прилагательное употреблено иеромонахом Филофеем Кизаревским в посвящении Петру Могиле «Поучений Преподобного Дорофея», в 1628 году.