Александр Афанасьев - Славянские колдуны и их свита

В заговоре заклинается баба-ведунья, девка простоволосая. — Сахаров, I, 18.

D. Myth., 1042.

Пантеон, 1854, VI, ст. Шпилевского.

Москв., 1844, XII, 37.

Глинск., IV, 42: kłębekwskazidrožek; то же указание находим и в немецкой сказке — сб. Гримм, I, с. 285.

Накануне Пасхи финны ставят около хлевов серпы против летучих волшебниц, которые собирают тогда шерсть (волну) и уносят ее на высокую гору. — Вест. Евр, 1828, XIII, 9–10.

D. Myth., 1038; Иличь, 289.

Трепало — орудие, служащее для очистки льна от кострики.

В Этногр. сб., III, 90, приведен рассказ о ведьме, которая убивала людей, ударяя своими грýдями.

Mangelt — катать на катке.

Der heut. Volksglaube, 104; Совp., 1852, I, 78; Этногр. сб., VI, 148; Volkslieder der Wenden, II, 267.

Венгерские ведьмы летают на kopasz teto (лысая макушка, вершина горы).

Пов. и пред., 180.

Сахаров, I, 26, 44.

Ист. сб., VII, 237–8; Сахаров, II, 41; Рус. простонар. празд., IV, 34; Zarysy domove, III, 146; Этногр. сб., V, ст. о кашубах, 72; Вест. Евр., 1820, ХХIII, 186.

С бóльшим вероятием можно допустить, что название это знаменует облачные горы, а не свод небесный — см. выше с. 64.

D. Myth., 1003–5; Гануш. 178; Ковенск. губ., 575.

Иллюстр., 1845, 251.

Рус. предан., II, 103–111; Рус. простонар. празд., III, 86; Сахаров, II, 3–4, 7, 70; Терещ., V, 75; Zarysy domove, III, 147.

Гануш, 103.

Lud Ukrain., II, 87; Сахаров, II, 41; Терещ., V, 87; Рус. простонар. празд., I, 175; IV, 33–34. Масленицу свою ведьмы отправляют на Лысой горе, что бывает или на первой неделе Великого поста, или накануне Воскресения Христова. — Ж. М. В. Д., 1848, XXII.

Сахаров, I, 43; Рус. простонар. празд., I, 75; Иллюстр., 1845, 262; Описан. Олонец. губ. Дашкова, 190.

Lud Ukrain., II. 87–88.

Срп. рјечник, 67. Перевод: «В Среме рассказывают, что ведьмы наиболее собираются на ореховом дереве у села Моловина. Рассказывают, что какой-то человек, усмотря с постели, как отлетела из хаты ведьма, достал ее горшок с мазью, намазался и, произнеся такое же заклятие, как и ведьма, оборотился во что-то и полетел вслед за нею. Он прилетел на ореховое дерево, нашел там много ведьм, которые пировали за золотым столом и пили из золотых чаш. Глядя на ведьм, он узнал между ними многих, перекрестился от изумления и произнес: „Анафема б вас побила!“ В ту же минуту прыснули все ведьмы — кто куда! — а он свалился с дерева и сделался по-прежнему человеком. Не стало ни золотого стола, ни вещиц, а золотые их чаши превратились в копыта стерв» (издохших животных).

D. Myth., 1003–5.

«Eine solche angehende hexe stellt der teufel auf den kopf und sleckt ihr ein licht in der after»

D. Myth., 1003, 1009–1018, 1022–1030, 1039; Der heut Volksglaube, 92–93.

Pohadky a pověsti narodu moravskego, 1, 559; Volkslieder der Wenden, II, 265; Иличь, 291; Громанн, 199; Пантеон, 1855, V, ст. Вагилевича, 47; Киевлян., 1865, 71; Мор. сб., 1856, XIV, ст. Чужбина, 64; Иллюстр., 1846, № 27; Этногр. сб., I, 292

Сахаров, I, 58.

Сахаров, 46–47. Ведовские песни, напечатанные Сахаровым, есть бессмысленная подделка.

Рус. простонар. празд., III, 86.

Иллюстр., 1845, 203; 1846, 345; Рус. предан., II, 103; Киев. Г. В., 1845, 13.

Кирша Данилов, 65–71.

Пам. стар. рус. лит-ры, I, 153–5. Чтобы Соломония могла избавиться от водяных духов, ей было сказано: «…и ты у них не яждь, не пей и ничтоже не отвещай, и они помучат да и отпустят». То же условие возврата из подземного, адского царства встречаем и в сказаниях греков и других индоевропейских народов.

Н. Р. Ск., V, с. 45;VIII. с. 449; Этногр. сб., VII, 143–4.

Иллюстр., 1845,184; Сахаров, 1,52; 0.3. 1840, II, смесь, 42; D. Myth., 1031.

Обл. сл., 28,54; Доп. обл. сл., 47.

Абев., 73; Укр. песни Максимов., 91.

Могилев. Г. В. 1851, 19; то же рассказывают и в Нижегородской губернии.

Сахаров, II, 45–46; Иллюстр., 1845, 415; Москв, 1853, V, ст. Шпилевского, 16.

Чт. О. И. и Д., год 3, IX, 1961 Lud Ukrain., II, 85; Н. Р. Ск., VIII, 16, b.

Иллюстр., 1845, 415.

Исслед. о скопч. ереси Надеждина, 229; Полн. ист. известие о старообрядцах, изд. 3-е, 139.

В Новгородской и других губетниях думают, что случайный приход монаха или монахини в дом, где празднуется свадьба, сулит новобрачным несчастие. Примета эта, надо полагать, создалась вследствие иноческого отречения от брака; наоборот, встреча с публичною женщиной принимается шведами за счастливый знак.