Симона Берто - Эдит Пиаф

примерно уже представляю себе его жанр, но должна быть в нем

абсолютно уверена".

Эдит говорила, а мне казалось, что я слышу Реймона Ассо, когда он занимался с ней в нашей комнатке на Пигаль.

"Момона, ты будешь его слушать вместе со мной".

В течение нескольких вечеров мы слушали Ива. Великолепный театр! Он прекрасно рассказывал. На сцене его жесты были неудачны, но в жизни - точны, совершенны. Я знала, что Эдит, как и я, думала: "Как прекрасно владеет своим телом, собака!"

"Ты ведь знаешь, что я итальянец, макаронник. Родился в пятидесяти километрах от Флоренции, в маленькой деревушке, в октябре 1921 года. Мама назвала меня Иво. Фамилия моего отца - Ливи. Когда я появился на свет, у меня уже были брат и сестра. Родители говорили, что жизнь была тогда очень трудной: нищета, безработица. В 1923 году, когда отец со всеми нами сбежал во Францию, мне было всего два года. Ему не нравился фашизм. Он боялся, как бы его сыновей не забрали силой в отряды Балилла:* "Мои сыновья не будут ходить в черных рубашках, они не будут носить траур по Италии..." Он был прав. Италия черных рубашек была страной, заранее надевшей траур по своим детям.

______________

* Отряды Балилла - фашистская молодежная воспитательная

организация, созданная в 1926 г.

Мы задержались в Марселе. У нас не осталось ни гроша, и дальше ехать было не на что. Временно... Отец хотел эмигрировать в Америку... Знаешь, ведь для итальянцев это земля обетованная, где можно нажить состояние. В Италии у всех есть хоть один родственник, который написал оттуда, что разбогател. На чем, как и правда ли это, никто не знает, но верят на слово. Это помогает жить.

Ты надо мной смеешься за то, что я подражаю американцам, но всю жизнь я только и слышал, что эта страна - рай. Когда нам было совсем плохо, отец говорил: "Вот увидите, в Америке..." И все мы принимались мечтать.

Мама откладывала каждый грош, чтобы можно было ехать дальше. Но при первых же трудностях, которые сваливались на семью Ливи, мы снова оставались без денег. Тем хуже. В нашей семье все закаленные, упрямые, и мы снова начинали копить. Долго вносил свою лепту и я. Но однажды я понял, что это неосуществимо, что мы никогда никуда не уедем, что, живя в нищете, просто тешимся этой мечтой. И выбьш из игры.

- Когда ты был мальчишкой, ты шатался по улицам?

- Мне не разрешали, я ходил в школу, и обратно мама всегда меня поджидала. Она строго следила, чтобы я нигде не болтался. Французы думают, что раз в Италии много солнца, дети там лентяи, целыми днями гоняют по улицам. Это неправда. У нас жизнь очень суровая, особенно на севере. Есть очень много вещей, с которыми в итальянских семьях не шутят. В первую очередь это работа и честь женщин и девушек. Если мальчику так повезло, что он может ходить в школу, он не должен сбиваться с пути истинного. У нас свято верят, что образование означает возможность есть досыта и кормить семью. У нас очень сильно развиты родственные чувства.

- Значит, ты ходил в школу?

- Да. Я неплохо учился. Что-то мне нравилось больше, что-то меньше. Помню, один из преподавателей, выставив мне оценку за семестр, записал в дневнике: "Мальчик умный, но недисциплинированный. Строит из себя шута, изображая героев американских мультфильмов!" Как мне тогда от отца влетело!"

Ни Эдит, ни я не могли представить себе жизнь Ива. Он был домашним ребенком. С этой породой мы еще не встречались. Эдит раздражалась, приставала с вопросами:

"Подумать только, ты не был знаком с улицей! Но как же так?

В Марселе улица, наверно, как праздник! Звуки, краски, запахи...

Она должна манить, опьянять. Я бы не устояла.

- Я наверстал позднее, когда ушел из школы. Отцу было

слишком тяжело, он кормил троих детей и жену. Поэтому с

пятнадцати лет я пошел работать. Кем только я не был! Гарсоном в

кафе, учеником бармена, рабочим на макаронной фабрике (рай для

итальянца!), а поскольку моя сестра работала парикмахершей, стал

даже дамским мастером. Представляешь?

Он хохотал и начинал изображать парикмахера, делал вид, что

крутит в руке щипцы, завивает локоны. Его улыбка изменилась,

сделалась слащавой. Я смеялась, но Эдит впивалась в него глазами.

Я понимала, что она работает...

- Повтори этот жест, Ив, он очень хорош.

- Если ты ради этого выспрашиваешь меня о моей жизни, я

больше не буду рассказывать.

Эдит была умна, она сразу уступала.

- Любимый, ты с ума сошел! Я люблю тебя... Поцелуй меня...

После антракта она снова возвращалась к прерванному