Симона Берто: Эдит Пиаф

Это время Эдит помнила очень хорошо. Она говорила о нем со страхом, который так никогда окончательно не прошел.

Девицы обожали ее, баловали.

"Они были очень добры ко мне. Я для них была талисманом,

который приносит счастье... Хотя я ничего не видела, но понимала

все. Это были славные девушки. В "заведениях" не такие отношения,

как на панели. Это два разных мира; они друг друга презирают.

У меня появилась привычка ходить, выставив руки вперед,

чтобы оберегать себя,- я обо все ушибалась. Мои пальцы стали

необыкновенно чуткими. Я различала на ощупь ткани, кожу.

Прикоснувшись к руке, могла сказать: "Это Кармен, а это Роза". Я

жила в мире звуков и слов; те, что не понимала, без конца

повторяла про себя.

Больше всего мне нравилось механическое пианино, я

предпочитала его настоящему; оно тоже было в доме, но на нем

играли только в субботу вечером, когда приходил пианист. Мне

казалось, что у механического звук богаче.

Так я жила во мраке, в ночном мире, но очень живо на все

реагировала. Одну фразу запомнила на всю жизнь. Она касалась

кукол; мне их приносили, но когда хотели подарить, бабушка

говорила: "Не стоит, девочка ничего не видит. Она их разобьет".

И тогда "девушки" - для них я была ребенком, подобным тому,

который у кого-то из них где-то был или о котором кто-то из них

мечтал,- шили мне тряпичные куклы. Целыми днями сидела я на

маленькой скамеечке с этими куклами на коленях. Я их не видела,

но старалась "увидеть" руками.

Самым лучшим временем дня был обед. Я болтала, смеялась, и

все смеялись вместе со мной. Я рассказывала разные истории. Они

не были слишком сложными, но это были мои истории, те, что

случались со мной.

Приученная бабушкой с материнской стороны к красному вину, я

ревела, когда в Бернейе вместо него давали воду: "Не хочу воды.

Мена говорила, что это вредно, что от воды болеют. Не хочу

болеть".

...Сидя на скамеечке, в окружавшем меня мраке, я пыталась

петь. Я могла слушать себя часами. Когда меня спрашивали: "Где ты

научилась?" - я отвечала с гордостью: "На улице Рампоно" (там был

кабачок, куда ходила Мена). Чтобы выпить за чужой счет, бабка

водила меня на танцульки в кабачки, в трактиры. Она говорила:

- Спой, малышка, спой им "Ласточку из предместья".

Ее звали ласточкой из предместья,

А она была просто девушкой для любви.*

______________

* Тексты песен даются в подстрочном переводе. - Ред.

Все вокруг смеялись, и Мена получала свою рюмку".

Эдит часто вспоминала свою жизнь в Бернейе. "Девицы" по вечерам веселились, в комнатах приятно пахло сигаретами и вином, с шумом взлетали пробки от шампанского. До слуха девочки, правда, доносились лишь звуки веселья - бабушка считала, что ей не место в гостиной.

Некоторых клиентов Эдит знала. Она их делила на две группы: на тех, у кого был интеллигентный голос, а колени обтянуты тонким сукном, и на тех, кто был грубее и у кого кололась борода.

"Дамы", как их называла Эдит, были ласковы, и от них хорошо пахло. Эдит с ними больше никогда не встречалась, кроме одного раза - несколько человек приезжали на похороны отца.

"Папу я тогда не знала. Никогда не слышала, поскольку не

могу сказать: видела.

Мне было года четыре, когда меня впервые повезли к морю.

Непонятная музыка и незнакомые запахи. Я сидела на песке. Это

была не земля, про которую мне говорили: "Не пачкайся". Я

набирала его полные пригоршни, и он сыпался, сыпался... Как вода,

которую можно удержать.

И вдруг слышу незнакомый голос:

- Мне сказали, что тут есть маленькая девочка, которую зовут

Эдит.

Я протянула руки, чтобы потрогать, и спросила:

- Ты кто?

- Угадай.

Я закричала:

- Папа!

Увидела я его только два года спустя.

Я всегда считала, что этот период жизни во мраке дал мне

способность чувствовать не так, как другие люди. Много позднее,

когда мне хотелось как следует понять, услышать, "увидеть" песню,

я закрывала глаза. Я их закрывала и тогда, когда хотела

"исторгнуть песню" из глубины моего существа или мне нужно было,

чтобы голос зазвучал как бы издалека".

Я была еще совсем маленькая, когда мать, болтая при мне с подругами, сказала: "У Симоны есть сестра, ее зовут Эдит, она слепая".

Моя слепая сестра, которая жила где-то у матери моего отца, меня нисколько не интересовала. Дома было полным-полно сестер и братьев. Чем она лучше? Все мы, правда, от разных отцов. Подумаешь!

Как потом выяснилось, у Эдит вскоре после рождения выросла катаракта, но никто этого не заметил. Она не видела в течение трех лет.