Симона Берто - Эдит Пиаф

"Не успел я оглянуться,- продолжал отец,- как Лина начала

меня трясти за плечо:

- Луи, у меня схватки! Рожаю!" - Вся белая, щеки ввалились,

краше в гроб кладут. Вскакиваю, натягиваю штаны, хватаю ее за

руку, мы выбегаем на улицу. В этот час там не было ни одного

полицейского, либо они уже ушли, либо еще не вышли на дежурство.

Лина хрипит:

- Не хочу мальчика, его заберут на войну...

Идет, переваливаясь, держит живот обеими руками...

Вдруг останавливается у газового фонаря и садится на

тротуар:

- Брось меня, беги в полицию, пусть присылают "скорую"...

Полицейский комиссариат находится в нескольких шагах, я

влетаю как сумасшедший и ору:

- У меня жена рожает прямо на улице!

- Ах, мать твою...- отвечает бригадир с седыми усами.

Ажаны хватают плащи и бегут за мной, словно они

дипломированные акушерки.

Вот так под фонарем против дома номер 72 на улице Бельвиль

на плаще полицейского родилась моя дочь Эдит".

Да, в смысле рекламы будущей исполнительницы реалистической песни трудно придумать более удачное появление на свет! Это был знак судьбы.

"Мать захотела, чтобы ее назвали Эдит в память молодой

англичанки Эдит Кэвелл, которую боши расстреляли за шпионаж за

несколько дней до 12 декабря. "С таким именем,- говорила Лина,

она не останется незамеченной!"

Нельзя сказать, чтобы при рождении Эдит не было недостатка в предзнаменованиях или исторических параллелях. Они впечатляли сильнее, чем гороскоп.

Когда отец уехал, его жена еще оставалась в больнице. "А через два месяца Лина,- она была настоящая актриса, но у нее не было сердца,- пояснял отец,- отдала нашу дочь своей матери, которая жила на улице Ребеваль".

Семья Эдит по материнской линии отнюдь не была похожа на семьи из книжек с картинками для хороших детей. И сама бабка и ее старик были настоящими подонками, распухшими от красного вина. "Алкоголь,- говорила старуха,- и червячка заморит и силенок придаст".- И разбавляла красненьким молочко для Эдит. Эдит звала ее "Мена". Она не знала ее фамилии, но думала, что это и есть настоящая семья.

А тем временем солдат Луи Гассион кормил в траншеях вшей вместе с другими такими же героями, как и он. Лина давно перестала ему писать, сообщив об отставке без громких фраз: "Луи, между нами все кончено. Я отдала малышку матери. Когда вернешься, меня не ищи".

Как бы там ни было, но отец не собирался бросать своего ребенка. В конце 1917 года, получив последний отпуск, он едет повидать Эдит и застает ужасное зрелище: головка, как надувной шар, руки-ноги как спички, цыплячья грудь. Грязна так, что прикасаться к ней следовало бы в перчатках. Но наш отец не был снобом. "Что делать?- подумал он.- Нужно поместить малышку в более подходящее место. Когда чертова война кончится, я ведь снова стану уличным акробатом, а улица - не ясли для ребенка. Как быть?"

В то время не было всех тех видов благотворительной помощи, которые существуют теперь. Впрочем, предку и в голову бы не пришло ими воспользоваться. Ни бедность, ни беспорядочная жизнь никогда не заставили бы его отдать своего ребенка в приют, как собаку на живодерню. Папаша Гассион усаживается в бистро и заказывает себе для храбрости абсент. Когда у него водились денежки, он не пренебрегал "зелененьким"*, но напивался только красным вином, считая, что это дешевле и менее вредно для здоровья. Он решил написать письмо своей матери, которая служила кухаркой у Мари, ее двоюродной сестры. Славная баба Мари могла бы быть хозяйкой на ферме, но стала хозяйкой "заведения" в Бернейе, в Нормандии. Ответ пришел сразу - от матери и от "мадам": "Не беспокойся, выезжаем за деткой".

______________

* То есть абсентом.

И вскоре десант в составе бабушки Луизы и "мадам" Мари вырвал Эдит из рук бабки с материнской стороны.

"Крошке было хорошо, ей у нас было хорошо..." - хныкала Мена.

Малышку привезли в Верней, девицы в восторге: "Ребенок в доме, это к счастью",- говорили они.

Эдит отмывали в двух, трех, четырех водах, грязь сходила пластами, приходилось отскабливать. От крика звенело в ушах.

Эдит рассказывала: "Бабка Луиза купила мне все новое и выбросила на помойку старые вещи, но когда она захотела снять с меня ботинки, я заорала как резаная: "Это выходные!" А из них пальцы торчали наружу".

Когда девочку отмыли, оказалось, что глаза у нее залеплены гноем. Решили, что это от грязи. И только месяца два спустя "девицы" заметили, что Эдит на все натыкается, она смотрит на свет, на солнце, но не видит их. Она была слепа.