В ноябре-декабре 1829 г. П. Л. Шиллинг и Н. Я. Бичурин готовились к экспедиции в Восточную Сибирь и Китай, совместное путешествие предложили очи своему общему другу А. С. Пушкину. Вдохновленный предстоящей поездкой поэт сочинил следующие строки:
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль Стены далекого Китая...
Повсюду я готов. Поедем... но, друзья,
Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?..
Данное стихотворение автором сочинено, как датировано в тетради, 23 декабря 1829 г. Примерно в те же дни поэт записал следующие строки:
О сколько ждут открытий чудных Ум и Труд,—
а затем первую строку переправил так:
О сколько ждем открытий чудных
и еще позже:
О сколько нам открытий чудных
Еще готовят Ум и Труд
Академик М. П. Алексеев считает, что замена Пушкиным «ждут открытий» на «ждем открытий» продиктована надеждой поэта на личное участие в экспедиции Шиллинга и Бичурина. К великому сожалению, мечте великого поэта не суждено было сбыться: Николай I не разрешил ему отправиться в Китай. Лишь через три года он добился поездки, но уже в Поволжье и на Урал (кстати, тогда ночь с 4 на 5 сентября 1833 г. Пушкин провел в Чебоксарах, а днем проехал родные места Бичурина).
От своих друзей Пушкин ждал новых открытий и всячески старался пропагандировать их экспедицию. Уже в NoNo 59—60 за 1830 г. «Литературной газеты» он поместил выписку из писем Бичурина, а в No 66 опубликовал еще два письма из Кяхты. Именно по ходатайству и [17] настоянию А. С. Пушкина в журналах «Северные цветы» (1832) и «Телескоп» (1833) были напечатаны путевые зарисовки Бичурина «Байкал» и «Прогулка за Байкал» (потом эти зарисовки автором были объединены и названы «Отрывки из путешествия по Сибири»).
«При всей увлеченности востоковедческими трудами,— пишет член-корреспондент АН СССР Н. Т. Федоренко,— Иакинф не прекращал публицистической, литературной деятельности, откликаясь статьями и выступлениями на различные социальные и политические события».
Будучи сторонником полного равноправия народов, он яростно опровергал лженаучные суждения западных ученых о дикости азиатских народов, осуждал расизм.
Будучи ученым чистоплотным и глубоко знающим свой объект исследования, «Бичурин не мог терпеть фальсификаторов от науки, высказывающих весьма поверхностные суждения о изучаемом предмете. Когда его недоброжелатель Ю. Клапрот выдал себя как знаток китайского, тибетского и ... чувашского языков, Н. Я. Бичурин выступил против его дилетантского подхода к восточным языкам. «Господни Клапрот делает этимологическое изъяснение на слова, составляющия названия станции Термо-хата, что совершенно было и ненужно и излишне,— скромно замечал Бичурин в «Разборе критических замечаний...» — Кто не приметит здесь его неуместного старания выказать себя знатоком в азиатских языках? А справедливо ли он толкует помянутыя слова, об этом умолчим».
Сам Бичурин отрицал различные догадки и произвольные толкования в науке. «Там, где история говорит положительно и ясно,— утверждал ученый,— нет места ни догадкам, ни произвольным толкованиям».
1826—1837 гг. Бичурин стал известен всему ученому миру: в 1828 г. он был избран членом-корреспондентом Российской Академии, а в 1831 г.— действительным членом Азиатского общества в Париже, в 1835 г. стал лауреатом Демидовской премии Академии наук (впоследствии этой премии он удостоился еще три раза).
Всеми признанного ученого и публициста мучила теперь мысль о снятии с себя монашеского сана. «Но четырехлетний опыт доказал мне,— писал он в письме к министру иностранных дел К. В. Нессельроде от 13 сентября 1830 г.,— что никакие усилия не могут превозмочь общепринятого образа мыслей, а потому я не столько заботясь о себе, сколь о святости иноческого сана, коего обеты в самом глубоком уединении столь трудно [18] выполнять, решился просить Ваше Превосходительство о исходатайствовании мне перемены звания, тем более, что я, учеными трудами своими, смею надеяться, уже доказал, что я ни каком месте не могу служить Отечеству с большей пользою, как при Министерстве иностранных дел».
Синод согласился на увольнение монаха Иакинфа из духовного звания, «но вместе с тем хотел, чтобы он по сложении с себя монашеского сана не имел пребывания в обоих столицах и устранен был от должностей по гражданской службе».
Бичурина это условие не удовлетворяло, и министр иностранных дел, зная его «как человека известного а Европе по глубоким его познаниям в китайской литературе, особливым докладом просил Государя императора оставить его по снятии монашеского сана при прежней должности».
Читать дальше