Валентин Пикуль - Париж на три часа

- Ладно. А что Гидаль?

- По-прежнему в Марселе. Там все готово... По таинственным каналам в камеру Мале притекали самые новейшие сведения о делах в империи; обо многом он узнавал даже раньше парижан. Свидания он имел (правда, частые) только с женою. Префект полиции заподозрил было мадам Мале и намекнул об этом майору, но де Бюгонь сразу вспылил:

- Обыскивать ее не стану! Лучше уж в отставку.

- Да, - согласился Паскье, поразмыслив. - Пожалуй, вы правы, майор: обыскивать женщину - верх безнравственности...

Комендант снова, в который уже раз, отметил в рапортах "ненормальную веселость" генерала Мале. А что он знал о нем? Да ничего... Три заговора прошли через жизнь генерала - три неудачи. Первый еще в Дижоне, на самом срезе веков, когда "шагал Наполеон вослед Бонапарту", второй заговор, когда Цезарь разбойничал в Байоне, не удался и третий, когда Наполеон сражался на полях Австрии... Но Мале не унывал.

- Будем считать, - говорил он Лагори, - что репетиций было уже достаточно и в финале этого грандиозного спектакля Наполеон лишится своего нескромного седалища - престола...

Возле фонтана Биражу на улице Паве иногда появлялась женщина с мальчиком. Печальным взором она скользила по окнам страшного тюремного замка, отыскивая в них лицо любимого человека. Это была мадам Софи Гюго, влюбленная в Лагори, а мальчик - ее сын, будущий писатель Франции, который почти не знал своего отца, зато обожал того самого человека, которого любила его несчастная мать.

Итак, три заговора - три трагические неудачи. Никто не знал, что здесь, в каменном застенке Ла-Форса, вызревает еще один - четвертый, и самый решительный!

Мадам Гюго с сыном уходила в даль тихой улицы Паве. В один из пасмурных дней Мале сказал Лагори:

- Слушай, а не пора ли мне сойти с ума?

ДИАГНОЗ: ОСТРОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО

В тюрьме появился новый узник - неистовый корсиканец Боккеямпе, имевший несчастие быть земляком самого императора. В семействе его, очевидно, сохранились какие-то предания о молодых годах Бонапарта, который, став владыкой Франции, категорически пожелал, чтобы люди имели короткую память. К сожалению, память у Боккеямпе была превосходной, и он никак не мог забыть того, что Наполеон предал свою маленькую родину.

Угодив в застенок, Боккеямпе создал для себя железный режим: с утра пораньше хватал в руки что попало, начиная высаживать двери камеры. Короткий перерыв на обед и прогулку, после чего Ла-Форс снова наполнялся чудовищным грохотом.

- Оставь. Что ты хочешь доказать этим? - говорил ему Мишо де Бюгонь. Успокойся, сынок.

- Я хочу доказать, - отвечал корсиканец с бранью, - что на этом свете должна быть христианская справедливость...

Однажды его должны были везти на набережную Малакке, где велось следствие. Боккеямпе стоял в коридоре, невдалеке от раскрытой камеры Мале, и зябко ежился от холода. Рука генерала показалась наружу, выбросив в коридор шинель.

- Да, сегодня прохладно, - прозвучал голос Мале...

Накинув шинель, Боккеямпе сунул руку в карман, ощутив шорох бумаги. В полицейском фиакре он сумел тайком развернуть записку. Прочел: "Не бойтесь! Вызов ничем не угрожает. Ваше дело застряло у префекта, назначенное для разбора не ранее весны. И прекратите, пожалуйста, стучать - вы мешаете не только мне..." Сказанное подтвердилось, и Боккеямпе, в знак уважения к генералу, перестал дубасить в двери. А через несколько дней узники Ла-Форса прогуливались внутри двора, с огородов парижских предместий доносились запахи чебреца и мяты.

Мале первым заметил котенка - всеобщего любимца, который застрял на карнизе, под самой крышей тюрьмы, жалко мяуча от страха и одиночества. Арестанты стали совещаться меж собой и не могли придумать способа выручить животное из беды.

Боккеямпе отошел в сторону, чтобы помолиться. Потом он сорвался с места и вдруг.., пополз, будто ящерица, вверх по тюремной стене - выше, выше, выше! Почти прилипший к древним камням Ла-Форса, издали он казался распятьем, приколоченным к стене. Комендант тоже подбадривал корсиканца окриками:

- Так, так, сынок... Еще! Ну, немного...

Котенок, увидев лезущего к нему человека, закрутился на узком карнизе, прутиком вздыбливая хвостик. И вот, вскинув руки, корсиканец схватил его за шкирку - метнул в ближайшее окно камеры. Падая затем в колодец тюремного двора, Боккеямпе чудом вывернулся - полет! - и уже повис на ветвях дерева.

- Молодец, сынок! - похвалил его майор. Но ветви дерева снова качнулись, и земляк великого императора теперь явно удирал по гребню каменной стены.