Валентин Пикуль - Париж на три часа

- Для кого? - спросил майор.

- Для министра полиции Савари, герцога Ровиго... Вот тут бедный майор, кажется, окончательно поверил в "сумасшествие" генерала. Мале, покидая Ла-Форс, громким голосом обратился к окнам мрачной цитадели:

- Прощайте, мои друзья! И ты - Боккеямпе, и ты - Гидаль, и ты - Лагори! Прощайте все.., скоро мы встретимся!

За углом улицы Паве карета замедлила ход, на подножку ее вскочила мадам Мале. Генерал подхватил ее в свои объятия.

- Сними перчатки, - сказал он жене, - и дай мне свои нежные руки... Любовь моя! Вспомни наше свадебное путешествие во Франшконте - мы не разнимали тогда рук всю дорогу...

Скоро карета вкатилась на улицу Святого Антония.

- Сейчас мы снова расстанемся, Клод.

- Да, милая Мадо. Но уже ненадолго...

***

Доктор Дебюиссон был психиатром новейшего, гуманного толка. Он отвергал варварские приемы лечения, практикуя обращение с больными мягкое и добросердечное.

Генерала Мале по прибытии в больницу лишь заставили окатиться ледяною водой, и он предстал перед Дебюиссоном нагишом, накинув на плечи только чистую простыню.

- Сбросьте ее, - велел Дебюиссон.

Простыня упала к ногам генерала, и Дебюиссон невольно вздрогнул. На груди пациента красовалась четкая татуировка: голова Людовика XVI, прижатая к плахе ножом гильотины.

Врач нацепил очки, попросил Мале подойти ближе.

- Что это у вас, генерал, за странный натюрморт? - спросил он. - Судя по тяжелой челюсти, это лицо из династии Бурбонов, а ножик отнюдь не для разрезания дичи.

- О да! - охотно отозвался Мале. - Изо всех способов народной медицины, чтобы избавиться от перхоти в голове, самый удачный пока придуман только один - это гильотина...

Дебюиссон властно поднял ладонь, сказав:

- Довольно! Я сразу разгадал вашу болезнь, Мале: вы - отчаянный якобинец. Так и запишем.., для истории. Генерал Мале признательно склонил голову.

- Лучшей болезни, - отвечал он, - вы просто не могли бы придумать. Любопытно - каков же будет ваш диагноз? На грифельной дощечке Дебюиссон начертал крупно:

ГЕНЕРАЛ МАЛЕ - ОСТРОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО - Вот мой диагноз для каждого из якобинцев, - закончил он веско. - Можете повесить это на дверях своей комнаты.

- Благодарю вас, доктор. Теперь я спокоен: смерть от почтенного благоразумия мне, во всяком случае, отныне не угрожает.

Итак, генерал Мале сделался официальным сумасшедшим великой Французской империи. Пятого числа каждого месяца в пять часов вечера он на пять минут обращал свои взоры к заходящему солнцу: "О великое светило! Что я сделал на благо свободы?.."

"МОИ ЛЮБЕЗНЫЕ СУМАСШЕДШИЕ"

Республика сняла оковы не только с узников Бастилии, но и с умалишенных знаменитого Бисетра. До падения королевского режима во Франции (впрочем, как и в других странах) психические больные считались опасными для общества, наравне с бандитами, и сажались на цепи в тюрьмы - с той лишь разницей, что охраняли их не солдаты, а капуцины. Дебюиссон считал себя учеником великого гуманиста Филиппа Пинеля, но пансион его скорее напоминал убежище для пройдох и авантюристов всякого рода, нежели клинику для умалишенных. Солидный "Maison de Sante", в котором только решетки на окнах свидетельствовали о лишении свободы, был окружен старинным садом; тихая улочка Святого Антония упиралась в глухое предместье Парижа, и тучи голубей вечно кружили над крышею пансиона.

Невольные (или слишком вольные) пациенты доктора Дебюиссона имели хороший стол, каждый - отдельную комнату и свободный доступ к ним родных и приятелей. "Сумасшедшие" же здесь пребывали особые, и с ума они сходили каждый на свой лад: так, например, чиновники проворовывались, генералы терпели поражения на полях битв, роялисты пламенно желали восстановления прежней династии, а придворные не умели угодить императору.

Это были настоящие "сумасшедшие" - не чета тем орущим дуракам, которых без лишних слов вяжут в смирительные рубахи!

Все эти люди, чтобы не сидеть в тюрьмах, предпочитали "лечиться" от подобных "сумасшествий" в пансионе доброго доктора Дебюиссона, стремительно богатевшего от наплыва великосветских гонораров. И министр полиции Фуше, конечно, догадывался об истинном значении пансиона. Почем знать! - может быть, он и сам рассчитывал когда-нибудь.., подлечиться; всего ведь не предугадаешь, времена тяжелые. Так что лавочка эта не была прихлопнута и Савари, который требовал от больничной администрации одного: удерживать пациентов в пределах высокого забора, окружавшего этот странный бедлам эпохи Наполеона.