Валентин Пикуль - Париж на три часа

ПОСЛЕДНИЕ РЕПЕТИЦИИ

Генерал Гидаль был схвачен при попытке проникнуть в Ла-Форс, и Фуше небрежно спросил его на допросе:

- Вам хочется разделить участь Мале?

- Сидеть в камере с Мале, наверное, приятнее, нежели в вашем кабинете. Но.., в чем же я провинился?

- В том, что вам не сидится спокойно в Марселе... Гидаль вернулся на юг Франции, где (если верить слухам) филадельфы имели тысячи сторонников с оружием, готовых на все ради новой революции. Между тем в поведении Мале ничего не изменилось. Обычно он просыпался средь ночи, с помощью дешевого телескопа наблюдал за движением небесных светил, а по утрам столярничал у самодельного верстака... Поручик Лакомте, служивший в тюрьме помощником коменданта, однажды привлек его внимание. Почти заботливо, как отец, Мале расправил на груди поручика жиденький аксельбантик и заглянул в глаза юноши:

- Вы еще очень молоды... Наверное, я думаю, сумели наделать немало долгов в Париже?

- Как и каждый офицер, живущий только службою.

- Так вот, - предупредил Мале. - Советую расплатиться с заимодавцами, ибо скоро вам предстоит дорога в Испанию.

- Какая чепуха! - расхохотался поручик...

Майор Мишо де Бюгонь потом спрашивал Лакомте:

- Что он сказал тебе, сынок?

- Советовал расплатиться с долгами в Париже, считая, что скоро мне предстоит сражаться с гверильясами в Испании.

- Конечно, чепуха! - согласился майор. - Прежде наш великий император покончит с блудливою Австрией...

По через неделю Лакомте уже отплывал в Барселону, чтобы погибнуть от руки партизан под стенами Сарагосы... Выходит, Мале знал гораздо больше того, что может знать узник Ла-Форса.

Демаре навестил Паскье, предупредив его:

- Когда наш император будет сражаться на подступах к Вене, от этого Мале, наверное, следует ожидать всяких дерзостей.

- Есть основания к таковым подозрениям? Демаре сказал, что итальянский бандит Сорби, сидя в тюрьме Ла-Форса, что-то пронюхал о планах Мале, а теперь желал бы продать генерала как можно дороже.

- В обмен на свободу, - заключил свой рассказ Демаре.

- Об этом стоит подумать, - ответил Паскье... На квартире коменданта де Бюгоня состоялась тайная встреча бандита Сорби с префектом тайной полиции.

- Ну что ж, - сказал Паскье. - Свобода - тоже товар, имеющий свою ценность. Ты даешь мне свой товар - сведения о Мале, я расплачиваюсь с тобой верной купюрой - амнистией...

Сорби выболтал ему такое, что Паскье поспешил к министру с невероятным известием: генерал Мале, даже в застенке Ла-Форса, снова готов выступить против Наполеона:

- Он ждет, когда императора не будет в Париже. Фуше нехотя разрешил освободить Сорби:

- Но он явно перестарался в сочинении своих фантазий! Сидя в замке Ла-Форса, невозможно свергать правительства. Впрочем, его величеству об этом будет мною доложено...

Пятого числа каждого месяца в пять часов вечера секретный узник поворачивался лицом в сторону заходящего солнца и пять минут посвящал размышлениям о том, что им сделано для пользы народа и что еще предстоит сделать. Так повелевал закон филадельфов, и одновременно с генералом Мале тысячи его соратников тоже обращали взоры к погасающему светилу... Мале, как и все якобинцы, постоянно был готов к смерти, естественной или насильственной это не так уж важно: "Если жизнь не удалась, человек погружается в смерть, как в летаргический сон, и, дождавшись в смерти лучших времен, он воскресает для новой жизни, которая будет лучше той, которую ранее он покинул..."

Мысли филадельфов точнее выразил поэт Гете: "Кто жил достойно в свое время, тот и останется жить во все времена!"

***

Поверим на слово Жозефу Фуше, писавшему, что вскоре любое упоминание о филадельфах приводило Наполеона в содрогание; император предполагал, что "эти люди имеют опасные разветвления в его армии". Кажется, полковник Жак Уде сознательно не был удален им из армии, чтобы следы великого архонта не затерялись в гуще народа. Между тем тюрьма на улице Паве, где сидел генерал Мале, явно привлекала филадельфов. Что-то слишком часто стали они наезжать в Париж, пытаясь обмануть бдительность стражей. В сферу наблюдения Паскье тогда попали многие филадельфы, ищущие личных контактов с узником. Не ощущать наличия крепкой и мыслящей организации, связанной с именем Мале, было уже нельзя, но лицо Жозефа Фуше по-прежнему оставалось бесстрастным, как гипсовая маска.

- Вы опять об этих фантазиях Сорби, - недовольно говорил он Паскье. - Но стоит ли придавать значение словам человека, который способен выдумать даже полет на Луну, только бы ему доставили сладкое блаженство личной свободы...