Стивен Коэн - Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина

Какие-либо политические обобщения в отношении «возвращенцев» из Гулага также невозможны. Многие жертвы винили в своих бедах всю советскую систему; некоторые из них, как, например, Анатолий Левитин-Краснов и отец Дмитрий Дудко, стали известными религиозными фигурами и диссидентами. Другие обвиняли одного Сталина и всеми силами добивались восстановления в партии, так как считали, что «судебная реабилитация… без партийной ещё не реабилитация». Многие из них до конца своей жизни оставались «верующими коммунистами», но были и те, кто, как мой друг Евгений Александрович Гнедин, по возвращении восстановились в партии, а позже вышли из неё в знак протеста. Была также очень немногочисленная группа «возвращенцев», которым было отказано в восстановлении, по причине их причастности к гибели других жертв {48} 48 См., напр., Савельев Алексей // Молодой коммунист. 1988. № 3. С. 57; Рыкова Наталья (чьи слова, сказанные ею от лица своей матери, приведены здесь) // Реабилитация. Т. 2. С. 351; Семенова. Юлиан Семенов. С. 32. Точки зрения на проблему см. Adler. Gulag Survivor. P. 29, 205–223. О Левитине-Краснове см. его Левитин-Краснов. Лихие годы. — Paris, 1977 и В поисках нового Града. — Тель-Авив, 1980, а о Гнедине — Орлова и Копелев. Мы жили в Москве. С. 62. В качестве примера отказа в восстановлении см. случай Валентина Астрова: Литературная газета. 1989. 29 марта; Известия. 1993. 27 февраля. .

Нередкими были и политические конфликты между реабилитированными. Помимо споров между бывшими зеками по поводу изображения лагерной жизни в «Одном дне Ивана Денисовича», серьёзные разногласия возникли у Солженицына с другим крупным гулаговским автором, Варламом Шаламовым, а с близким другом по Гулагу Львом Копелевым он разошёлся по «идейным» соображениям {49} 49 См., напр., письма Шаламова // Независимая газета. 1998. 9 апреля; Книжное обозрение. 1997. №27–28; Золотоносов Михаил // Московские новости. 1995. 10–17 сентября, а также Пархоменко Ким // Независимая газета. 1991. 5 января. По поводу Копелева см. Карякин Юрий. Перемена убеждений. — М., 2007.С. 232. См. также Померанц Григорий о Шаламове и Георгии Демидове // Новая газета. 2008. 5–7 мая. . Блестящий мемуарист Евгения Гинзбург, отказавшаяся восстанавливаться в партии, не смогла простить своего товарища по Гулагу Мильчакова, который, по её презрительной оценке, вернул себе не только партбилет, но и доарестное мышление {50} 50 Гинзбург. Крутой маршрут. С. 623–626. . Один из «возвращенцев», достигший высот в научном мире, был возмущен поведением своей дочери-диссидентки, которое якобы ставило под угрозу то, за что он страдал. Похожей была и реакция дочери Бухарина, историка Светланы Гурвич, на публичные протесты её сводного брата Юрия Ларина. (Справедливости ради, следует сказать, что наука и, особенно, история всегда были очень зависимыми от политики профессиями.) Годы спустя словесная война вспыхнула между соперничающими организациями бывших зеков {51} 51 См. Антонов-Овсеенко. Портрет тирана. С. 469–477, а также Smith. Remembering. P. 177–178, где события изложены с позиции «Мемориала». . А после распада Советского Союза, несмотря на ненависть большинства бывших репрессированных к Сталину, Карпов и священник Дудко выступили с положительной оценкой его исторической роли {52} 52 См. Карпов // Советская Россия. 2002. 27 июля; Правда. 1995. 26 апреля и он же. Генералиссимус. В 2-х томах. — М., 2002; священник Дудко Дмитрий. Посмертные встречи со Сталиным. — М., 1993. . [12] По некоторым данным, Рокоссовский отказался участвовать в антисталинской кампании Хрущёва, заявив: «Товарищ Сталин мне святой!». Советская Россия. 2008. 6 марта.

В своей совокупности, однако, миллионы вернувшихся из Гулага были новым важным фактором в жизни советского общества. Их общий опыт, общие чаяния и нужды рождали общие и распространённые проблемы, конфликты и культурные явления, которые требовали реакции со стороны политико-административной системы. Например, практически все «возвращенцы» добивались воссоединения семьи, права на медицинское обслуживание, квартиру, работу или пенсию, а также финансовой компенсации и возврата конфискованной собственности. В ответ на это советское правительство, как правило, предлагало неписаный, но часто озвученный социальный контракт: мы удовлетворим, в определённых пределах, ваши нужды и оставим вас в покое, а вы не будете предъявлять политических претензий к прошлому. (При освобождении многих гулаговцев предупреждали, что они не должны распространяться о том, что с ними произошло.)