Владимир Толмасов - Сполохи (Часть 1)

- Бона как обернулось. В Москву, стало быть. А вдруг упрячет меня патриарх в тюрьму...

- За что же? Ты не изветчик, лишь наказ сполняешь. Да о том, что мы братья, никому не говори.

- Опасно, брат.

- Не опасно только дома на печи, да и то угореть можно. Чего тебе бояться? Силой бог не обидел, ума тоже хватает. Москву поглядишь, потом обскажешь, как там, в Москве-то. Коли все слава богу будет и я выйду в приказчики, то возьму тебя в службу. Станешь жить как у Христа за пазухой.

Бориска замялся.

- Мне бы работу какую...

- Это и есть первая работа. Получишь за нее больше, чем твой лодейный мастер за то же время.

Над головой грянуло, прокатилось эхом по округе. Крупные капли дождя стегнули по вагалицам. Потемнело. Сквозь низкие тучи едва проглядывало солнце, как налитый кровью глаз.

Бориска был в смятении. "Отказаться, значит, поддержки от братухи не видать. Он, конечно, даст взаймы, не откажет, но просить сейчас стыдно. А ежели дать согласие, то бог знает, как обернется поездка в Москву и останется ли голова на плечах. Незадача! И все же, видно, ехать надо: Милка с дитем голодом сидят, братуха помочь просит. Эх, волков бояться - в лес не ходить!"

- Ладно, - сказал Бориска, - давай челобитную.

- Пожди маленько, - Корней встал, прислушался.

На улице зашаркали шаги, дверь распахнулась, и на пороге появились несколько монахов. В одном из них Бориска узнал попа Германа. Чернецы, увидев мирянина, в нерешительности остановились.

Корней успокоил их:

- Входите, сей человек наш.

Чернецы вошли в часовню, оставляя на ступенях, на полу грязные мокрые следы. Отец Герман сказал:

- Обещал ты, брат Корней, сыскать человека, коего можно без опаски отправить с челобитной.

- Вот он, - Корней указал на Бориску, - дойдет хоть до турской земли.

- До турской не надобно. Челобитную переписали, добавили, что седни было. Чту, слушайте пристрастно: "Великому солнцу сияющему, пресветлому богомольцу и преосвященному Никону бьют челом и извещают богомольцы твои, Соловецкого монастыря попы Виталий, Кирилл, Садоф, Никон, Спиридон и Герман, на архимандрита Илью и его советников. В прошлом году присланы в Соловецкий монастырь служебники твоего государева исправления, архимандрит Илья принял их тайно со своими советниками и, не объявя их никому из нас, положил в казенную палату, и лежат они там другой год непереплетенные. Но когда о них узнали, то стали говорить между собой: для чего это служебников нам не покажут?.."

- Всё так, истинно.

- Писано, как было.

Бориска, слушая отца Германа и видя, как одобрительно качают бородами монахи, думал: "Может, и впрямь недобро замыслил настоятель с соборными старцами. Видать, правду молвит Корней, ишь ведь до чего дошло".

- "...но мы у него служебников просили посмотреть, а он нам и посмотреть не дал. Меня, попа Германа, дважды бил плетьми за то только, что обедню пропел по новым служебникам. Как начали с Руси в монастырь приезжать богомольцы и стали зазирать1, что в Соловках служат по старым служебникам, то архимандрит, услыхав это, вымыслил новый приговор, уже не тайно, а объявил братии, что отнюдь нынешних служебников не принимать, а нам, всей братии, за архимандрита стоять. Написав приговор, собрал он всю братию в трапезу на большой черный собор. Случилось в то время богомольцев немало из разных городов, и произошел шум великий..."

- Все верно, отец Герман.

- Лжи в челобитной нету.

- О вотчине писал ли?

- Писано и о вотчине. "Да и все Поморье он, архимандрит, утверждает, по волостям монастырским и по усольям заказывает, чтоб отнюдь новых служебников не принимали. Мы к такому приговору рук прикладывать не хотели, так на нас архимандрит закричал со своими советниками, как дикие звери... Живых де не выпустим из трапезы! Мы послушались и приложили руки".

Отец Герман умолк, свернул столбец в трубочку, перевязал шнурком, протянул Бориске:

- Как тебя звать, раб божий?

- Бориской.

- Братья, станем ежедень молиться о здравии Бориса. Дай благословлю тебя, детина. А теперь - с богом! Оружен ли ты?

- Не, и не надо мне оружия, пойду богомольцем.

- Добро! Деньги вот на дорогу. И деньги, и челобитную спрячь подале, чтобы поближе взять. Сполнишь наказ, господь тебе воздаст! Прощай. Мы уходим.

Бориска был как во сне. Голос попа Германа звучал властно, перечить не моги, все едино без пользы... Когда Бориска распахнул на груди азям, пряча бумагу с кисой, один из чернецов уставился на ладанку, висевшую у помора на шее.