Владимир Толмасов - Сполохи (Часть 1)

- Кто это? - толкнул Бориска Хломыгу.

- Отец Варфоломей, соборный старец, иеромонах.

- Лицо почто прячет?

- Должно, студно ему. Слух есть, будто супротив приговора он.

- Что ж не скажет?

Хломыга ничего не ответил.

- "...а Христос Иисус наш, - бубнил Фирсов, - ныне царствует над верными и покоряющимися ему, а над инакомыслящими не царствует совершенно. Тако и мы, смиренные, вдругоряд говорим: новой веры не емлем и рады свой живот положить за предания старые отцов наших и святых чудотворцев и угодников. А в том руки свои к сему приговору приложили".

Откуда-то появились перо, чернильница, песочница.

Отец Илья устало опустился на стул, молвил:

- В соблюдение устава первыми к приговору ставят подписи священнослужители. Подходите, отцы духовные, пишитесь сами и за детей ваших духовных, кои в грамоте немощны, подписи проставляйте.

В трапезной прошелестел шепот и смолк, нависла гнетущая тишина: одно дело глотку драть, другое - подписывать челобитную самому государю.

Зашаркали подошвы по кирпичному полу: поп Геронтий в парчовой фелони, расталкивая других священников, протискивался вперед, не терпелось ему первым подписаться. Но прежде, чем он добрался до стола, иеромонах Варфоломей подтянул приговор и взялся за перо.

- Не по чину, да бог простит. Господи, помяни царя Давида и всю кротость его!

Нагнулся, старательно вывел подпись.

Бориска заметил, как исказилось лицо у Корнея, шевельнулись губы. Один за другим подходили к столу чернецы, крестились, кося взглядом на настоятеля, брали перо. Подписав приговор, отходили в сторону, глядели в землю.

Один священник с суровым лицом, прямой и сухой, твердо сказал:

- Не дело творишь, архимандрит! Вдругоряд под плети лягу, а приговора не подпишу.

- Отец Герман, опамятуйся! - воскликнул Фирсов, подымаясь со стула.

- Стой, Герасим, - настоятель вскинул руку, сжал плечо советника, заговорил, брызгая слюной:

- Срамники! Хотите латинскую службу еретическую служить? - вскочил с места, крикнул так, что все вздрогнули. - Караул, запереть двери! Живых из трапезной не выпускать, покуда не подпишутся!

Бухнула входная дверь, щелкнул засов.

- Мое слово крепко, - заявил настоятель, - быть вам в посечении, смертью погибнете, коли не будет вашей подписи, противцы!

От дверей сквозь толпу, позвякивая оружием, проталкивались к священникам несколько служек.

- Ей-богу, посекут попов. - Хломыга схватил Бориску за запястье. - Ох, святые угодники, быть беде!..

Поп Герман точно пьяный шагнул к столу:

- Ну, архимандрит, зачтется тебе...

У отца Ильи перекосилось лицо:

- На соборе противитесь, и с нами в соединении быть не хотите, да латинские крыжи хвалите! Братия, миряне, чего достоин раб божий, хулящий святой крест?

Толпа всколыхнулась. На лавку, придерживая саблю, вспрыгнул служка Васька, которому Бориска в прошлый раз по уху врезал, ткнул кулаком в сторону отца Германа:

- Достоин анафемы вечной! А уж я ему... - из ножен со свистом вылетел клинок.

- Да что с ним возиться, пометать1 в воду - и все тут!

Поп Герман чиркнул по бумаге. Перо сломалось. Ему протянули другое. Подписал и бросил перо. На приговоре зачернела клякса. Поведя вокруг тоскливым взором, поп Герман сказал:

- Мне латинский крыж ни к чему, но и бестолочь церковную на молебнах також отрицаю. Закоснели вы в старине, новое вам глаза ест и до скудного ума вашего не доходит. Нам же страшно проклятие святой соборной апостольской церкви, и святейшего патриарха, и всего великого собора, обернувшись к архимандриту, глянул на него в упор, - а твое проклятие нас не страшит. Не дано тебе такой власти ни от бога, ни от святителя. Не можно тебе не только проклинать, но и низвергать.

Неторопливо поправил он на груди фелонь и направился к выходу. И, странно, перед ним расступались. Проходя мимо Васьки, сплюнул под ноги, служка очумело глядел ему вслед. За отцом Германом двинулись еще несколько священников и рядовых монахов, торопливо поставивших подписи. Последним шел Корней, на нем лица не было.

К столу подходили другие чернецы, кланяясь архимандриту, выводили подписи за себя, за детей духовных, за больничную братию.

Отец Илья сидел насупившись, зорко следил за каждым, и взор его был угрюм и темен...

3

Над Белой башней повисло маленькое злое солнце. Откуда-то тянуло гарью. Было знойно, пыльно и душно. "Быть грозе", - подумал Бориска и, увидев, что Корней уже проходит Святые ворота, бросился за ним.

Выйдя из крепости, Корней свернул к часовне, белевшей на берегу бухты, и Бориска решился окликнуть брата. Тот в недоумении остановился.