Маргарита Рютова-Кемоклидзе - Квантовый возраст

Нильс Бор приезжал обычно с курсом лекций. В Геттингене вообще сложилась традиция устраивать фестивали Бора. Это были настоящие праздники науки.

С приездом Эренфеста менялась сама атмосфера взаимоотношений. Она приобретала ту живость и непосредственность, которых немного не хватало строгой и суховатой форме общения Борна с его учениками.

Юрий Борисович рассказывал: «Борн бесконечно много сделал для меня. Насколько только много может один человек сделать для другого человека. Но общение с ним бывало самым разным, не всегда легким».

Все зависело от настроения Борна, которое проявлялось мгновенно. Если он приветствовал, например, Румера: «Guten Tag, Doctor», было ясно — настроение плохое. Это значит: день сидел, марал бумагу, комкал и бросал в корзину, ничего не выходило. Не выйдет и разговора о науке. Можно прощаться и идти работать дальше самому или сходить в кино. Если приветствие было: «Guten Tag, Rumer», это означало, что настроение получше. Значит, появился просвет и есть предмет для разговора, но не о вашей науке, а о том, чем занимается в данный момент сам Борн. А бывало и такое: «Lieber Rumer!», это означало, что у него все идет, все ладится, сейчас он отложит на некоторое время свои бумаги, и тогда вы можете спокойно излагать свои собственные проблемы.

С Эренфестом можно было обсуждать в любое время любые, самые отчаянные идеи. Он ко всему относился серьезно. Его считали дирижером европейской науки. Но Эренфест был и дирижером взаимоотношений. Он не признавал никакой борьбы за приоритет. И не было никаких разговоров о том, что кто-то у кого-то украл идею. Как это, украли идею? Можно ли у Эйнштейна украсть идею, или у Бора, или у Резерфорда? На седьмом Сольвеевском конгрессе в октябре 1933 г. Поль Ланжевен во вступительной речи, говоря об Эренфесте, сказал: «Многие из присутствующих здесь были его учениками, и все — его друзьями… Эренфест, который так много способствовал установлению связей между старыми и новыми идеями, в какой-то степени был душой этих собраний (Сольвеевских конгрессов. — Авт. ). Он больше любого из нас представлял наши трудности… Я с радостью ожидал нашей встречи здесь и надеялся вновь испытать то вдохновляющее влияние, которое излучал Эренфест, общаясь с учениками и друзьями. Нам не дано увидеть его снова. Драма нашей физики воплотилась в нем, в трагедии, которая погубила большой ум и большое сердце» [36, с. 160]. 25 сентября 1933 г. Павел Эренфест покончил с собой.

Семинары Борна проводились каждую неделю по средам. Тема семинара, как правило, заранее не объявлялась, но все знали, что будет что-то эффектное и важное. Перед началом Борн мог попросить у аудитории 10 минут — ему надо кое-что обдумать. И через 10 минут он приходил вместе с Эренфестом, который только что приехал. Публика в знак восторга топала ногами. Это старый студенческий обычай в Германии — вместо аплодисментов топать ногами. Борн с Эренфестом всегда немного пикировались. Докладывает Борн, рассказывает свою новую работу, естественно, на языке матричной механики. Эренфест его перебивает:

— Макс, ну что ты взгромождаешь эти матрицы одна на другую?! Напиши уравнение Шредингера, и через две минуты все будет ясно.

Борн, поджав губы, отвечает:

— Кто к чему привык. Я привык к матрицам, и мне так удобнее.

— Но, Макс, неужели ты не знаешь, что есть хорошие привычки и плохие привычки? От плохих надо отучаться.

Нравы были свободные. В конце семинара, например, Гайтлер мог поднять руку и сказать, что у него есть важное сообщение. Со временем никто не считался. Гайтлер выходит и говорит: «Мы с Нордхеймом нашли удивительное соответствие между радиусом Вселенной по теории Эддингтона и массой электрона». Все начинают подхихикивать; ожидая, что это будет какой-нибудь вздор, и тут все замечают, что Борн зацепляется: «А как?». Гайтлер продолжает:

— Мы пока не можем, господин профессор, представить это в полной форме, в той, какую это вы требуете с вашей геттингенской точностью, но мы будем рассказывать пока, как есть.

Очень скоро выясняется, что все придумано для развлечения, публика удовлетворенно топает ногами, Борн хмурится.

— Напрасно вы сердитесь, профессор, мы послали эту работу Эренфесту в Лейден и вот получили ответ, разрешите огласить?

Борн разрешает. Гайтлер достает письмо из конверта с лейденским штемпелем и читает: «Я поздравляю Вас с замечательными идеями, они безусловно заслуживают внимания. Вы не опасайтесь, если это не сразу пойдет, Борна я возьму на себя».