Маргарита Рютова-Кемоклидзе - Квантовый возраст

В училище Юра был первым учеником. Он получал все грамоты, какие только можно было получать. Ему прощались даже шалости. За все время учебы он был наказан серьезно (неделя ареста) только один раз, и то за капитальный проступок.

Шел 1913 год. Насыщенный событиями год. Стачки стали привычным делом. Царь праздновал трехсотлетие Дома Романовых. На уроках истории шла хвала царю и всей династии.

На одном из уроков истории Юра и отличился. У Алисы Блекер и онкеля Фердинанда жил попугай, которым они страшно гордились. Попугай был очень большой и каких-то особых кровей, и перья у него были приглажены не так, как у других попугаев. Говорить он мог только две вещи: «Вив ля републик!» и «Вив ля революсьон!» И Блекеры с гордостью говорили, что попугай очень старый, что он пережил французскую революцию, только вот какую, 48-го года или Великую, они точно не знают. Так вот, этого попугая Юра тайком притащил на урок истории и дал ему высказаться. Наказание Юра нес не один. Все мальчики в классе, которые аплодировали попугаю и с восторгом повторяли его слова, тоже неделю отсидели.

Вскоре события развернулись с такой головокружительной быстротой, что мальчики, еще не вышедшие из беззаботного детства, разом повзрослели.

27 июля 1914 г. царское правительство объявило всеобщую мобилизацию, 1 августа Германия объявила войну России и Россия вступила в войну.

Много лет спустя, когда Гитлер придет к власти и над Европой снова нависнет страшная угроза, Осип Борисович скажет: «Напрасно люди думали, что первая мировая война началась, продолжалась и кончилась. Человечество еще заплатит за то, что допустило себя к такой войне». А в августе 14-го, когда из прифронтовой полосы хлынуло огромное количество беженцев, в жизни Космодемьянского переулка ничего особенно не изменилось. Ни русские, ни немцы не понимали тогда, что речь идет о чем-то очень серьезном, что в корне изменит ту хорошую и теплую жизнь, которую все они там вели. Когда в первые дни войны к Румерам пришла по обыкновению ирландка проводить с Юрой урок английского языка, Анна Юрьевна удивилась: «Помилуйте, война ведь сейчас, не стоит проводить уроки. Вот через месяц-другой она кончится, тогда и продолжим». Но война оказалась суровее, чем думали.

Алиса Блекер, гостившая в то лето у своей старшей сестры Марии близ нынешней Паланги, сравнительно легко, несмотря на свой немецкий паспорт, добралась до Москвы и сразу пришла к Румерам. Анна Юрьевна, поцеловав ее, как всегда, сказала: «Алиса, милая, погляди, что твои немцы наделали!» — «Ужас, — сказала тогда Алиса, — кто бы мог от немцев этого ожидать!».

Москву охватил патриотический угар. Устраивались торжественные молебны «о здравии государя императора», организовывались шествия с портретами царя, иконами и хоругвями. Начались немецкие погромы.

Юрий Борисович вспоминает, как они с товарищами ходили смотреть на необычайные эти зрелища. На Петровке был магазин Мюллера «Рояли». Он торговал различными музыкальными инструментами, но самыми главными были концертные рояли. И вот эти концертные рояли выволакивали и бросали на тротуар. Но разбить их было очень трудно, и тогда погромщики давали подержать детворе факелы и портреты царя и всем скопом наваливались на рояли, рвали сапогами струны, разбивали толстыми ножками роялей витрину магазина, люстры, все, что придется, и разбрасывали по улице клавиши, покрытые тонкой слоновой костью.

На Петровке же был магазин Эйнема, который торговал шоколадными конфетами. Сын Эйнема учился с Юрой в одном классе. В один из погромов, когда разнесли этот самый магазин, целую неделю дворовые собаки облизывали тротуар и мостовую.

Недалеко от Космодемьянского переулка был галантерейный магазин, где торговали в основном белыми воротничками, и там появился большой плакат: «Владелец магазина — Андрей Левинсон — русский, еврейского вероисповедания». И он совершенно шикарно стоял у прилавка, уверенный, что его-то на этот раз не тронут.

Вскоре последовал приказ царя о том, что все немецкие граждане должны быть удалены из столицы и других городов в места особых поселений, т. е. попросту взяты как гражданские пленные. У Бориса Ефимовича были связи в полиции, и он сделал все, как нужно, т. е. получил от начальника полиции бумагу о том, что по ходатайству купца 1-й гильдии Румера Б. Е. Алиса Блекер может остаться в Москве. Но с Алисой стало твориться что-то неладное. Она стала обижаться, потом сердиться, когда при ней рассказывали об ужасах войны: «Немцы не могут внушать ужаса, немцы корректны…»; «на нас напали, но мы покажем…» и т. д. Короче говоря, у Алисы Блекер, всеми своими корнями связанной с Россией, вдруг появился отчаянный национализм. Результаты этой необыкновенной перемены в Алисе Юрий Борисович увидит через двадцать с небольшим лет, когда он навестит ее в Берлине и она, совсем уже седая и высохшая, будет гладить его голову, счастливая от встречи, и при этом ужасные лозунги об уничтожении евреев ей будут казаться самыми уместными в тот момент.