Игорь Прись - Знание в контексте

Существуют различные версии релайабилизма Голдмана и релайаблизма tout court. Например, релайбилизм добродетелей (virtue reliabilism) Джона Греко основывается на понятии эпистемической добродетели [12].

Для Декарта последней достоверностью является утверждение «Я мыслю». (На самом деле, это теоретическое предположение, а не самоочевидное данное.) Отсюда он выводит существование: «Я мыслю, следовательно, я есть (существую)». «Cogito ergo sum».

К. Лере в течение полувека защищал когерентизм как доктрину, что возможно чисто инференционное обоснование мнений [17]. Однако, в последнее время он пришёл к выводу, что без интуиции, опыта, свидетельства и т. д. нельзя обойтись, поскольку самосогласованная система мнений может не иметь связи (контакта) с реальностью, истиной. Лере предлагает восстановить эту связь путём соединения самосогласованной системы мнений с «экземпляром опыта», гарантирующим их истинность [16].

Существуют другие эпистемические нормы, например, норма рационального доверия, норма разумного верования, норма обоснованного мнения, (субъективная) достоверность и так далее.

С точки зрения более ранней позиции Притчарда понимание причин (знание-по-чему) и знание-как (но не знание-что) являются когнитивными достижениями, и поэтому именно они, а не знание, имеют особую (финальную, или фундаментальную) ценность [21]. Некоторые авторы считают, что понимание ценнее знания.

Плюрализм относительно знания – метафизический тезис относительно отношения знания, то есть знания как отношения между субъектом S и предложением, р, которое он знает. К плюрализму знания может вести, например, плюрализм стандартов для обоснования, если знание рассматривается как трёхместное отношение вида S(K, p, E) – субъект S знает (K), что p, относительно стандартов для обоснования E.

По аналогии с эпистемологией в философии науки сейчас обсуждается тема плюрализма моделей. Нет одной совершенной модели. Всякий аспект реальности требует разработки и применения множества моделей. Такой плюрализм не недостаток, а достоинство. Такого рода плюрализм может иметь место и в эпистемологии.

Для сравнения, например, у Соса знание – подходящее мнение, что подразумевает, что мнение является успешным, то есть истинным. Это не концептуальный анализ концепта знания. При этом, в отличие от ЭСЗ, для Соса концепт мнения первичен, а концепт знания вторичен. Для Соса когнитивный успех – истинное мнение, тогда как для Уильямсона – знание.

Ментальные состояния и, в частности, желание, убеждение и знание, объясняют наши действия, наше поведение как агентов.

Бенуа говорит об условии укоренённости ментального в реальности [29] и о том, что «внутреннее – снаружи» (см. «The World as a Picture and as Reality» [29, р. 187]). Кит Файн употребляет понятие основания (grounding). Для Витгенштейна смысл есть употребление, то есть определяется («внешними») условиями. Эта формулировка может быть применена и к сознанию.

В терминологии Витгенштейна эта «сеть отношений» – языковая игра. В этом смысле мы трактовали сознание как «языковую игру» [31]. Языковые игры – употребления правил/норм в контексте для «измерения» реальности. Роль реальности может играть феноменальный опыт – непосредственное (первичное) сознание, а роль нормы – дух (нем. Geist) [32]. Отметим, что согласно Бенуа, поздний Витгенштейн скорее философ сознания, а не языка [33].

Знание имеет основание. Но это не некий абсолютный фундамент. Бенуа пишет: «Нет знания, у которого нет своего безусловного достоверного базиса – базиса, который не основывает его как знание, а лишь делает возможным его осмысленное основание, представляет собой, так сказать, бэкграунд этого основания» [35, р. 283]. Вопрос о фундаменте разрешается в контексте. Он возникает, когда смешивают уровень постановки вопроса и уровень поиска ответа на него [36, р. 82] (см. также раздел 13).

Вводя термин «языковая игра», Витгенштейн отталкивается от математических примеров [28, § 23]. Он пишет:

«Но сколько существует типов предложения? Скажем, утверждение, вопрос и приказ? – Нет, их бесчисленное множество: налицо бесконечное разнообразие способов употребления того, что мы называем “символами”, “словами”, “предложениями”. И эта множественность не является чем-то устойчивым, заданным раз и навсегда; новые типы языка, новые языковые игры, как мы можем сказать, возникают постоянно, а другие устаревают и забываются. (Приблизительную картину этих перемен показывают изменения в математике).