Симон Кэлуа - Идеализм в истории философии [Словарь, Т. 2. (Г,Д,Е,Ж)]

Со времен христианского средневековья у нас укоренился обычай прежде всего думать о различии в религиозном отношении. Таким образом, словами еврей или иудей ложно и почти исключительно, обозначают принадлежность к религии Моисея, а о принадлежности к известной расе или, лучше, к известному племени, враждебному всем современным культурным нациям, при этом вовсе не думают.

Тот род просвещения, который в 18-м столетии направлен был главным образом против всяких стеснений в религиозном отношении и не придавал никакого значения свойствам народного характера, также способствовал тому, что в еврейском вопросе обращали внимание не на главное дело, а на дело в вопросе этом второстепенное.

Благодаря этому, образованный класс в новейшее время привык при слове еврей думать только о религии. Но к религионистическим догмам т.е., в сущности, к догмам суеверия, с точки зрения высшего образования в позитивном направлении, стали относиться более и более равнодушно, и потому плоды этой эмансипации состояли в том, чтобы еврею по религии, вообще, не ставить в счет его религии, и, сообразно этому, смотреть на него так, как будто бы он был совершенно таков же как и мы, с тою незначительною разницею, что по рождению он принадлежит одной религии, а мы другой, и ходим как бы с печатью своей религии.

И сами евреи до сего дня изо всех сил стараются всякую критику еврейства и всякое отношение к себе представить в таком виде, как будто бы все это проистекало из вероисповедных различий и из предрассудков, и что будто бы евреи отличаются от других народностей просто своею религией.

Но простой народ и обыкновенные городские сословия перехитрить себя не дают, и ни духовенству, ни религиозным эмансипаторам вполне исказить их природных инстинктов и чувств не удалось. В еврее всегда видели нечто такое, что, - по каким бы то ни было причинам, - никак с их собственными нравами несоединимо.

Крещеный еврей, следовательно, еврей-евангелик или еврей-католик оставался и остается для них, - там, где они себя и свое отвращение к еврейской породе понимают правильно, - все-таки, в сущности, только евреем. Но это естественное чувство и это, на непосредственном впечатлении основанное, суждение сбивалось с толку сначала руководительством духовенства, а затем несостоятельною религиозною эмансипациею.

Духовенство, лукавя, старалось внушить народу, что евреев нельзя терпеть из за несходства религий - их и нашей. А религиозные эмансипаторы, и между ними именно евреи, или сторонники их образа мыслей, к этой фальши, прибавляли параллель в другом роде.

Согласно с духовенством, всякое отвращение к евреям и всякие против них меры они выдавали за что-то такое, что будто бы имело дело только с еврейскою религией, и, сообразно этому, обязанность религиозной терпимости превратили в необходимость выносить еврея и уважать наравне с остальными людьми - таким, каков он есть в действительности, со всеми его качествами.

Таким образом, народ и народы разучивались правильно истолковывать собственные свои чувства и свои наблюдения, и правильным образом объяснять себе свою противоположность еврейству.

Даже высшие, родовитые классы, в глазах которых порода и кровь значат многое, все-таки подпали этому затемнению расового и национального сознания и привыкли свое кровное отвращение к евреям облекать в форму религиозного протеста.

Но уже решительным образом пробивается наружу то основательное понимание, которое в еврее видит не религию, а расу. Только все еще оно несколько искажено примесью элемента религиозного. Но интересы благородной человечности, следовательно, истинной гуманности и культуры, прямо требуют, чтобы этот религиозный обскурантизм, доселе своим мраком прикрывавший и охранявший прямо дряннейшие свойства евреев, был полностью устранен, так чтобы иудей раскрылся перед нами с своими природными и неотъемлемыми качествами.

Тогда культурные свойства, развившиеся из природы расы, можно будет и понять, и оценить; тогда и на самую религию будут смотреть не просто как на зеркало иных свойств, но будут оценивать ее и самостоятельно, и эта оценка даже и весьма отлична будет от того способа суждения, который пущен в ход духовенством, с одной, и религиозными эмансипаторами, с другой стороны.

Но есть своего рода невыгоды в том, что название, к которому исстари привыкли, постоянно и всюду заменяют новым. Выражение семит в высшей степени неудачно, ибо оно слишком обще. [2]