Анника Брокшмидт - Научный баттл, или Битва престолов - как гуманитарии и математики не поделили мир

Роман вышел в свет в 1774 году, и некоторые читатели избрали для себя именно ту крайнюю меру, что и герой книги Гёте: после его выхода в свет в немецком обществе наблюдался так называемый эффект Вертера — череда самоубийств в подражание литературному герою. В той одежде, которая описана в произведении в нескольких местах, в той же позе и обстановке — за письменным столом, — как и бедный Вертер, молодые люди стреляли в себя. Сколько было таких самоубийств по вертеровской модели, достоверно так и не подсчитано. Некоторые ученые говорят о целой волне подобных случаев, другие — о довольно высоких показателях, третьи — о всего лишь нескольких эпизодах. Пока вопрос этот остается открытым — да и можно ли вообще его теперь закрыть, — мы можем опереться на данные из области психологии. Совершенно не случаен тот факт, что в серьезной немецкой прессе никогда не сообщается о громких самоубийствах. Если это все же происходит, то в конце заметки обязательно будет помещен номер горячей линии и просьба позвонить специалисту, если читатель вдруг почувствует и себя в опасности. На то есть причина: у знаменитых самоубийц всегда найдутся последователи. Число суицидов растет пропорционально количеству деталей, о которых сообщают СМИ после смерти какой-либо знаменитости, решившей с собой покончить. Вполне вероятно, что Вертер, который тогда стал литературной сенсацией, имел на современников то же самое влияние. Но во времена Гёте не было принято размещать на последней странице заметку, чтобы вразумить тех, кто решил было последовать дурному примеру главного героя. И Лессинг даже выступил с критическими замечаниями: он посетовал на то, что роману недостает «холодной заключительной речи». Гёте пришлось в ответ разъяснить, как Вертер стал тем, кем являлся, и как молодой человек может себя уберечь от подобной участи.

Отнюдь не любой текст на эту тему провоцирует читателя на самоубийство. Сыграл свою роль исторический контекст, обрамлявший роман, а также значимость произведения. «Страдания» Вертера, которые любой современный психолог классифицировал бы как депрессию, совпали с доминирующими в то время настроениями. Литературное движение «Буря и натиск», объединявшее поэтов и писателей, высказывавшихся против рационального Просвещения — что было свойственно и Вертеру, — призывало жить своими чувствами. Вертер, чей язык ярок, выразителен и полон мощи одновременно, питается и руководствуется одними лишь эмоциями. Именно это он стремился объяснить возлюбленному Лотты в одном из разговоров: «Натура человека <���…> ограничена: радости, скорби, мученья переносит он только до известной степени, и гибнет, когда переполняется мера. Здесь, стало быть, вопрос не о слабости, не о силе, а о крайней мере испытаний, будь она физическая или нравственная — всё равно. И человека, лишающего себя жизни, считать слабоумным, по-моему, так же нелепо, как называть умирающего от злой горячки трусом» [48] Перевод А. Струговщикова. .

То есть самоубийство для Вертера не проявление трусости, а симптом болезни души, обрекающей на отчаяние и заполняющей собою все бытие. Депрессия как болезнь духа… такое определение кажется на удивление прогрессивным, не в пример многим сегодняшним толкованиям этого термина и недуга. Тяжесть личной трагедии Вертера довлеет над нами и сегодня, но, к счастью, не с такой неотвязностью, как во времена немецкого классика. Однако эта тема в наши дни так же противоречива, как и тогда, когда современники романа столь горячо его обсуждали. Впрочем, те силы, благодаря которым родилась эта книга, и тот трагизм, которым проникнуты ее страницы и который имел такой резонанс в реальной жизни, теперь ощущаются с куда меньшей остротой.

В прошедших раундах мы уже убедились в том, что историки не лезут за словом в карман, потому как их наука имеет дело с многочисленными драмами, которые разыгрывались в отношениях людей прошлого, с изменами и интригами, жаждой власти, закатом некогда влиятельных династий, сказочным богатством и бесконечным кровопролитием. Особая статья — это поражения на поле брани, ведь это больше, чем просто цифры и даты, которые нам приходилось зубрить в школе (год 333-й, битва при Иссе и тому подобное…). Как исторические события они на многие годы вперед определили отношения между странами и людьми, а также повлияли на мнение людей о собственных странах. Этим и занимаются историки, ведь заучить даты может кто угодно. Никто не говорит, конечно, что уверенное владение цифрами вредно для какой-либо дисциплины, но историки радуются совсем не этому. Им приятно углубиться в детали, с головой уйти в источники, чтобы в результате установить, что они (источники) — разумеется, в разной степени — имели глубочайшие последствия, далеко выходящие за пределы той эпохи, к которой относятся тексты. Иногда это приводит к научной сенсации, что вскрывает связи, делающие более понятными международные отношения и сегодняшнюю политику. Открыть нечто подобное — это, естественно, мечта любого историка. Но вернемся к теме!