Array Сборник статей - Творчество и развитие общества в XXI веке - взгляд науки, философии и богословия

3). Креативный активист понимает, что создать ничего не может. Не может в принципе. Что ему остаётся? Вообще, что делал бы, допустим, любой энергичный графоман, если бы вдруг осознал, что он не поэт, что ему этот род творчества не доступен? Отказался бы от своих притязаний? Нет, энергичный графоман никогда бы на это не пошёл, иначе зачем энергичность? У него остаётся только один путь: уравнять себя с одарённым, путём обоснования тезиса о том, что нет никакой особой поэзии и что поэзия есть только миф, а в реальной жизни графоман и поэт равны. Так и с креативным активистом. Ему ничего не остаётся, как только обосновать тезис: творчество и креативный активизм суть одно. А ещё лучше – попытаться убедить окружающих в том, что никакого особого творчества, помимо креативного активизма, вообще не существует. Не существует просто потому, что сегодня он, креативный активист, выражает суть нашей эпохи, а поэтому монопольно владеет правом решать: что есть творчество.

Не отсюда ли все эти креативные проекты, креативные программы, креативные поколения, креативные идеи (заметим, что последнее выражение является не просто откровенной, но, я бы сказал, вызывающей глупостью, причём дважды : 1) разве идеи, по самой своей сути могут быть не креативными, даже в его, креативного активиста, смысле? 2) в изначальном же, платоновском, смысле «креативная идея» – это «деревянное железо», ибо идеи не творят из «ничего», а порождают [13, с. 158]). На последнем примере превосходно видно как креативный активист может не только перетолковать, но даже извратить идеи Платона. В одной из своих предыдущих работ [14] я уже обращал внимание на то, что светский эсхатологический проект – «прогресс человечества» – претерпел за последние сто лет очередное превращение образа и сменил исполнителя. Если начиная с XVII в. таким исполнителем вызвалась быть нововременная наука, которая обещала сделать человечество счастливым, то начиная приблизительно со второй половины XX столетия таким исполнителем вызвалась быть техника. Но ни первая, ни вторая так и не объяснили нам: почему же счастье человечества расположено именно в будущем, а также почему и наука, и техника обязаны каждая по-своему удостоверять это будущее в настоящем в виде некоторой гарантии этого будущего – новизны? Именно отсюда такая непомерно огромная роль этой новизны в нашем современном мире: ведь новизна (новация) – это гарант и свидетельство будущего (о будущем) в настоящем.

Именно благодаря этому вырисовывается ещё один облик (специфическая особенность) креативного активиста – инноватор.

Здесь я не буду перечислять все нелепости, связанные с особой ценностью новизны в жизни современного человека, ибо все они были подробно рассмотрены во второй главе «Возможности техники» [196]. Не буду и заново повторять вопрос, ответ на который все креативные активисты, по-прежнему утаивают и замалчивают [14, с. 121].

Теперь (и только теперь), когда мы рассмотрели наиболее существенные черты креативности и её носителя – креативного активиста, мы можем перейти к анализу тех нелепостей, с которыми неминуемо сталкивается всякий креативный активист и которые дезавуируют его попытки выдать свою организующую активность за творчество. Назовём такие нелепости, дабы не покидать смысловое поле «креативности», подходящим для этого словом – креатизмы.

Всякий, кто хоть раз в жизни что-нибудь создал или наблюдал за тем, как создают (творят) другие, наконец, просто был знаком с результатами чьего-либо творчества, не может, если, конечно, он ответственный наблюдатель, не заметить одну особенность, если не сказать, странность: те, кто что-то создал (сотворил), например написал стихотворение, сочинил роман, доказал теорему, построил модель самолёта и т. д., никогда не думали и не сознавали, что они творят. Из контекста статьи это может показаться нелепым, но не будем торопиться.

В самом деле: чем занимался поэт? Сочинял стихотворение (стихослогал). Правильно. Чем занимался романист? Сочинял роман. Тоже правильно. Чем занимался математик? Доказывал теорему. Опять правильно. Чем занимался авиаконструктор? Изобретал модель самолёта. Снова правильно. Так в чём же странность? Странность в том, что, каждый раз отвечая на заданный вопрос относительно формы деятельности, мы ни разу не употребили слово «творчество». Это так. Но ведь все они творили?! Это тоже так. В чём же дело? Дело, по-моему, в том, что каждый из названных деятелей занимался собственным конкретным делом: стихослогал, сочинял, доказывал, моделировал. В этом случае возникает новый вопрос: как эти формы деятельности относятся к творчеству? Ответ очевиден: как частное – к общему. Значит, каждый из них занимался своим конкретным (частным) делом. Но ведь и правда, мы же не говорим, что поэт «сотворил стихотворение», что романист «сотворил роман», что математик «сотворил теорему» и что авиаконструктор «сотворил самолёт». Такие ответы резали бы ухо, или, другими словами, мы бы чувствовали, что в них содержится какая-то фальшь.