Array Сборник статей - Творчество и развитие общества в XXI веке - взгляд науки, философии и богословия

Итак, после греха творчество человека, становится нравственно противоречивым как по своим основаниям, так и по содержанию, и по плодам. Вероятно, проще всего было бы сказать, что всякий раз, когда человек реализует свои творческие способности, он выбирает между послушанием («возделывает и хранит» рай) и утверждением самости («сшивает себе смоковные листья»), В таком случае всё творчество отпавшего от Бога человечества можно было бы назвать заменой Бога и способом ухода от Него. Особенно легко сделать такой вывод, прочитав, что дальнейшее развитие творческих способностей и возникновение культуры мы встречаем у потомков Каина: Иувал «был отец всех играющих на гуслях и свирели», в то время как Тувалкаин был «ковачом всех орудий из меди и железа» (Быт. 4:21, 22).

И всё же история человеческого творчества оказывается сложнее, так как его нравственная оценка зависит от личности создающего, условий его жизни и воспитания, истинных намерений и результатов. Так, несмотря на то что это происходит после грехопадения, на то что речь идёт о потомках Каина, тот же свт. Иоанн Златоуст воспринимает это творчество как реализацию Божиего дара и вложенной в человеческую природу премудрости. Он говорит: «Смотри же, возлюбленный, как мир мало-помалу устрояется, и каждый по вложенной Богом в природу его премудрости делается ещё в начале изобретателем какого-либо искусства, и таким образом вводятся в жизнь искусственные изобретения. Так один изобрел земледелие [333], другой после него – пастушество, иной – скотоводство, иной – музыку, иной – искусство ковать медь, а… праведник [Ной] изобрел искусство возделывать виноград по внушению сокровенной в природе премудрости» [334]. Одним из самых ярких примеров творчества, которое может быть расценено как богоборческое, является Вавилонская башня. Но важно обратить внимание на то, что делает процесс стройки богоборческим? Намерение строящих, а не сам факт строительства. Само строительство есть реализация заложенной Богом способности, но она применяется в недолжных целях, что и является грехом.

Кроме того, в качестве творцов культуры в Священном Писании мы видим не только потомков Каина, изобретших ремесла и музыкальные инструменты, не только тех, кто строил Вавилонскую башню, но и тех, чьё творчество было боговдохновенным, т. е. в определённом смысле, было продолжением первоначального послушания. Так, например, при создании скинии Моисей получил повеление украсить её вышитыми полотнами, а при создании храма Соломон пригласил искусных мастеров. Автор говорит, что он «обшил [храм] деревом кипарисовым, и обложил его лучшим золотом, и выделал на нём пальмы и цепочки. И обложил дом дорогими камнями для красоты» (2 Пар. 3:6). Как видно из текстов, строительство и украшение храма предполагает творческое умение и эстетическое чувство.

Можно с уверенностью сказать, что отношение к красоте как к ценности не просто иногда встречается в Священном Писании, но является для него фундаментальным. Для современного русского читателя книги Бытия, к сожалению, неочевидно то, что было вполне очевидно для читателя Септуагинты: Сам Бог, создавая мир, видит, что он красив (καλόν). Эта «красота» мира, прочитываемая на страницах Писания, приводила к тому, что: «Бог представлялся первым христианским мыслителям великим художником, созидающим мир как огромное произведение искусства по заранее намеченному плану» [335].

Обращаясь к секулярному творчеству, которое никак внешне не связано с религиозной сферой и не может быть ни названо богоборчеством, ни оправдано религиозно, как иконопись или богослужебная поэзия, стоит подчеркнуть два принципиально важных момента.

Во-первых, секулярное творчество, так же как и религиозное, является проявлением данных Богом способностей.

Во-вторых, в мире, который «во зле лежит», нерелигиозное искусство может не только заменять Бога, создавая иллюзию духовной жизни, но и порождать настоящий духовный поиск, оказываясь «детоводителем ко Христу». В этом смысле всякое творчество вообще может и должно оцениваться в сотериологической перспективе.

Научное творчество в математике, равно как и в физике и биологии, вполне может быть рассмотрено как реализация Божьего призыва к «наречению имен», которое было начато в раю. В таком случае развитие науки не только важно, но в определённом смысле нравственно, т. к. оказывается исполнением заповеди. Однако, во-первых, для человека, пленённого грехом, такое познание затруднено. И, во-вторых, стоит отличать нравственную оценку самой науки от оценки применения плодов творческой деятельности. Очевидно, что с помощью одних и тех же знаний, полученных благодаря внимательному всматриванию учёного в мир, становится возможным создание смертельного оружия, отнимающего жизнь, и медицинских приборов, её же поддерживающих.