Коллектив авторов - Проблема человека в западной философии

Эта формулировка не противоречит утверждению, которое я сделал в своей книге «Man for Himself. An Inquiry into the Psychology of Ethics» (N.Y., 1947), о том, что деструктивность является следствием непрожитой жизни. В изложенной здесь точке зрения я пытаюсь точнее показать, какой аспект непрожитой жизни ведет к деструктивности.

Это выражается, например, в сновидениях, когда спящий находится в пещере и боится задохнуться в ней, после чего он вступает в половые сношения со своей матерью. Данный поступок приносит ему чувство облегчения.

Freud S. Das Unbehagen in der Kultur, 1930, S. 430. Курсив мой. — Авт.

цит. по: Jones. The Life and Work of Sigmund Freud. N.Y., 1957, U. 1, p. 324.

Устранением фигуры матери Фрейд совершил в психологии то же самое, что Лютер совершил в религии. Фрейд является как бы протестантским психологом.

Интересно проследить, как в течение последнего столетия оба эти аспекта матриархальной структуры были подхвачены двумя противоположными мировоззрениями. Марксистская школа с большим воодушевлением приветствовала теории Бахофена, поскольку в матриархальной структуре содержался элемент свободы и равенства (см.: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 34–85). После того как на протяжении многих лет теориям Бахофена почти не уделялось никакого внимания, их с тем же воодушевлением подхватили нацистские философы, хотя и в силу совсем других соображений. Их привлекла иррациональная привязанность к крови и почве, составляющая другой аспект матриархальной структуры, как она представлена у Бахофена.

Эти негативные аспекты ярче всего выражены в образе Креона в «Антигоне» Эсхила (см.: Fromm E. The Forgotten Language. An Introduction to the Understanding of Dreams, Fairy Tales and Myths. N.Y., 1951).

В своей книге «Man for Himself. An Inquiry into the Psychology of Ethics» (глава IV, § 2) я рассматривал релятивистский характер Фрейдовой концепции «сверх-Я» и делал различие между авторитарной и гуманистической совестью. Последняя и является тем голосом, который взывает к нам самим.

Интересно проследить соответствующее влияние отцовского и материнского принципа в еврейских и христианских представлениях о Боге. Бог, который насылает всемирный потоп, потому что все, кроме Ноя, порочны, представляет отцовскую совесть. Бог, который говорит Ионе: «Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?» (Иона, 4, 11), говорит голосом всепрощающей матери. Та же полярность между функцией Бога по отцовской и материнской линии ясно прослеживается в дальнейшем развитии еврейской, а также христианской религии, особенно в мистике.

ср.: Radin Р. Gott und Mensch in der primitiven Welt. Zürich, 1953, S. 30.

Во время просмотра рукописи я нашел у А. Вебера (см.: Weber А. Der Dritte oder der Vierte Mensch. München, 1953, S. 9 f.) схему исторического развития, имеющего известное сходство с моей. А. Вебер предполагает существование «хтонического периода» с 4000 до 1200 г. до н. э., который характеризуется привязанностью народов, занимавшихся земледелием, к почве.

В этой неортодоксальной датировке я примыкаю к Л. Сежурне (см.: Séjournée L. El Mensaje de Quetzalcoatl. — In: Cuardernos Americanos, 5 (1954)) и сведениям, полученным от нее непосредственно.

Изменение общественной роли и функции христианства шло вместе с изменением его духа: церковь превратилась в иерархическую организацию. Акцент все больше смещался с ожидания второго пришествия Христа и установления нового царства любви и справедливости на факт его исторического появления и апостольского возвещения об искуплении человека от первородного греха. Первоначальное восприятие Христа соответствовало адептской догме, согласно которой Бог усыновил человека Иисуса, то есть бедный страждущий человек стал богом. В этой догме нашли свое религиозное выражение революционные надежды и устремления бедных и униженных. Год спустя после провозглашения христианства государственной религией Римской империи официальное признание получила догма, согласно которой Бог и Иисус идентичны, едины в своей сущности, Бог лишь воплотился в человека. В этом новом восприятии революционная идея возвышения человека до божества была заменена актом любви Бога, который «снизошел» до человека и таким путем избавил последнего от его порочности.