Фридрих Ницше - Сумерки идолов или как философствуют молотом

Чем мог бы быть немецкий ум, кто только не размышлял об этом с тоскою! Но этот народ самовольно одурял себя почти в течение тысячи лет: нигде так порочно не злоупотребляли двумя сильнейшими европейскими наркотиками — алкоголем и христианством. С недавних пор к ним прибавилось ещё и третье, которое одно уже способно доконать всякую тонкую и смелую духовную подвижность, — музыка, наша засорённая, засоряющая немецкая музыка. — Сколько угрюмой тяжести, вялости, сырости, заспанности, сколько пива в немецкой интеллигенции! Как это собственно возможно, что молодые люди, посвящающие жизнь духовным целям, не ощущают в себе даже первейшего инстинкта духовности, инстинкта самосохранения духа — и пьют пиво?.. Алкоголизм учёной молодёжи, быть может, ещё не ставит вопроса касательно их учёности — можно даже без всякого духа быть великим учёным, — но во всех других отношениях он остаётся проблемой. — Где только не найдёшь его, этого мягкого вырождения, которое производит в духовной области пиво! Я указал уже однажды на такое вырождение в случае, ставшем почти знаменитым, — вырождение нашего первого немецкого вольнодумца, умного Давида Штрауса, в автора евангелия для распивочных и «новой веры»... Недаром он в стихах принёс «прелестной шатенке» обет верности до гроба... {59} 59 См. D. F. Strauss. Gesammelte Schriften. Hrsg. v. E. Zeller. Bd. 12.

Я сказал о немецком уме, что он стал грубее, что он опошляется. Довольно ли этого? — В сущности, меня ужасает нечто совершенно другое: то, как всё более деградирует немецкая серьёзность, немецкая глубина, немецкая страстность в сфере духа. Изменился пафос, а не просто степень интеллектуальности. — Возьмём хотя бы немецкие университеты: что за атмосфера царит среди их учёных, какой бесплодный, какой невзыскательный и остывший дух! Предъявлять мне здесь в качестве возражения немецкую науку было бы глубоким недоразумением, да ещё и доказательством того, что человек не читал ни одного слова из моих сочинений. В течение семнадцати лет я неустанно указывал на обездушивающее влияние нашей теперешней индустрии науки. Суровое илотство, на которое нынче всякого осуждает чудовищный объём наук, является главной причиной того, что более одарённые, богатые, глубокие натуры уже не находят достойного их воспитания, а также воспитателей . Ни от чего наша культура не страдает больше , нежели от изобилия чванливых подёнщиков и людей ущербных: наши университеты служат, против воли, настоящими теплицами для подобного оскудения духовного инстинкта. И вся Европа уже понимает это — большая политика никого не обманет... Германия всё больше слывёт европейской низиной . — Я всё ещё ищу немца, с которым я мог бы быть на свой лад серьёзен, — но во сто крат больше ищу такого, с которым я мог бы быть беззаботен! — Сумерки идолов: ах, кто бы понял нынче, от какой серьёзности отдыхает тут отшельник! — Беззаботность в нас самое непостижимое...

В общем и целом: то, что немецкая культура приходит в упадок — это не только очевидно, но и совершенно закономерно. В конечном счёте, никто не может дать больше, чем у него есть — это относится и к отдельным личностям, и к целым народам. Если растрачиваешь себя на власть, на большую политику, на экономику, международные отношения, парламентаризм, военные интересы, если отдаёшь имеющуюся в твоём распоряжении меру разумения, серьёзности, воли, самопреодоления на эту сторону, то для другой стороны у тебя этого уже не найдётся. Культура и государство — антагонисты, и не стоит обманываться на этот счёт: «культурное государство» есть просто современная идея. Одно питается другим, одно преуспевает за счёт другого. Все великие эпохи культуры суть эпохи политического упадка: что велико в смысле культуры, то было неполитичным, даже антиполитичным ... {60} 60 Культура и государство ... антиполитичным... — один из черновых вариантов: «Сегодня государство претендует на то, чтобы высказываться в вопросах культуры и даже выступать в них судьёй, — как если бы государство не было лишь средством, и весьма подчинённым средством культуры! Сколько “немецких рейхов” можно было бы отдать за одного Гёте!» У Гёте сердце заходилось от феномена Наполеона, — во время «войн за свободу» оно у него зашло ... В то самое мгновение, как Германия выдвинулась в качестве великой державы, Франция приобрела новое значение в качестве державы культурной . Уже сейчас много новой серьёзности, много новой духовной страстности перекочевало в Париж; к примеру, вопрос пессимизма, вопрос Вагнера, почти все психологические и артистические вопросы трактуются там несравненно тоньше и основательнее, чем в Германии, — немцы даже не способны на серьёзность такого рода. — В истории европейской культуры возникновение «рейха» означает прежде всего одно: перенос центра тяжести . Везде уже знают: в главном — а им остаётся культура — немцы больше не принимаются в расчёт. Спрашивают: можете ли вы указать хоть на один имеющий европейское значение ум, каким был ваш Гёте, ваш Гегель, ваш Генрих Гейне, ваш Шопенгауэр? — То, что больше нет ни одного немецкого философа, вызывает бесконечное удивление. {61} 61 То, ... удивление. — черновой вариант: «То, что нет никаких немецких философов, это бесспорный финал ... Словом “философ” злоупотребляют такие болтливые нули, как господин Бессознательный — Эдуард фон Гартман — или ядовито-желчные типы, вроде берлинского антисемита господина Е. Дюринга — среди приверженцев последнего совершенно нет пристойных людей, а среди приверженцев первого — пристойных “умов”».