3 {71} 71 Ср.: ПСС 13, 11 [9], из которого становится ещё очевиднее, что в этой характеристике Сент-Бёва Ницше использовал «Дневники» Гонкуров. Ср.: «Лёгкое касание — в этом шарм и убожество болтовни Сент-Бёва. Никаких высоких идей, никаких значительных выражений , ничего от тех образов, которые штрихом слагают фигуру. Всё отточено, мелочно, колко, настоящий дождь мелких фраз, действующих со временем как расчёска путём наслоений и нагромождений. Искусный, остроумный, но скудный разговор, где скопились грация, эпиграмма, благовоспитанное мурлыканье, когти и бархатные лапки . В сущности разговор, в котором нет ничего от разговора настоящего самца » (Journal des Goncourts II, 66). «...В этих нескольких словах, выбрызнутых из самого тайного и самого искреннего пласта его души , можно почувствовать в Сент-Бёве революционера-холостяка , и он почти с ног до головы кажется нам неким нивелировщиком на манер Конвента, человеком, не упускающим случая проколоть XIX век выпадами ненависти а ля Руссо, того Жан-Жака, с которым он немного схож физически ». (Там же, 90. Пер. с фр. К. Свасьяна). Курсивом выделены места, которые подчёркнуты рукой Ницше в сохранившемся в его библиотеке экземпляре «Дневников».
Сент-Бёв. — Ничего мужского; полон мелкой злобы ко всем мужественным умам. Слоняется, тонкий, любопытный, скучающий, подслушивающий, — в сущности особа женского пола, с женской мстительностью и женской чувственностью. Как психолог, гений de la médisance [36] злословия ( фр. ).
; неистощимо богат подходящими для этого средствами; никто не умеет лучше его смешивать похвалу с ядом. Плебей в своих низших инстинктах, в родстве с ресентиментом Руссо: следовательно , романтик, — ибо под всяким romantisme хрюкает и рыщет инстинкт мести Руссо. Революционер, но ещё кое-как сдерживаемый страхом. Несвободный перед всем, что обладает силой (общественное мнение, академия, двор, даже Пор-Рояль). Озлобленный против всего великого в людях и вещах, против всего, что верит в себя. Ему ещё хватает поэтизма и половинчатой женскости, чтобы чувствовать мощь великого; но постоянно извивается, как пресловутый червь, потому что постоянно чувствует себя придавленным. Как критик лишён масштаба, опоры и хребта, с языком космополитического либертина для чего угодно, но без мужества хотя бы сознаться в libertinage [37] распутстве ( фр. ).
. Как историк нефилософичен, без властности философского взора, — поэтому во всех главных вещах увиливает от задачи судить, прикрываясь маской «объективности». Совсем иначе он ведёт себя по отношению ко всем тем вещам, где высшей инстанцией служит тонкий, изощрённый вкус: тут у него действительно появляется мужество быть собою, удовольствие быть собою, — тут он мастер . — С некоторых точек зрения это предтеча Бодлера. {72} 72 Ср.: ПСС 13, 11 [231].
4
Imitatio Christi [38] Книга немецкого мистика Фомы Кемпийского (ок. 1380–1471) «О подражании Христу».
относится к числу книг, которые я держу в руках не без физиологического отвращения: от неё несёт парфюмом Вечно-Женственного, для которого уже нужно быть французом — или вагнерианцем... У этого святого такая манера говорить о любви, что даже у парижанок возбуждает любопытство. — Мне говорили, что тот умнейший иезуит, Ог. Конт, который хотел привести своих французов окольным путём науки в Рим, вдохновился этой книгой. Я верю этому: «религия сердца»...
5
Дж. Элиот. — Они освободились от христианского Бога и полагают, что тем более должны удерживать христианскую мораль: это английская последовательность; мы не будем вменять её в вину нравственным тётенькам à la Элиот. В Англии после малейшего отхода от теологии приходится самым устрашающим образом восстанавливать свою репутацию под видом фанатика морали. Там это штраф , который платят. — Для нас, других, всё обстоит иначе. Отрекаясь от христианской веры, выдёргиваешь этим у себя из-под ног право на христианскую мораль. Последняя — отнюдь не нечто само собой разумеющееся: на это обстоятельство постоянно нужно указывать, наперекор английским тупицам. Христианство есть система, сообразованное и цельное воззрение на вещи. Если из него выломаешь главное понятие, веру в Бога, то разрушаешь этим также и целое: ничего обязательного в руках больше не остаётся. Христианство предполагает, что человек не знает, не может знать, что для него добро и что зло: он верит в Бога, который один знает это. Христианская мораль есть повеление; её источник трансцендентен; она находится по ту сторону всякой критики, всякого права на критику; она истинна лишь в том случае, если Бог есть истина, — она держится и падает вместе с верой в Бога. — Если фактически англичане верят, что сами, «интуитивно», знают, что является добрым и злым, если они, следовательно, полагают, что христианство как гарантия морали им больше не нужно, то это — лишь следствие господства христианских суждений о ценностях и выражение силы и глубины этого господства. Так что источник английской морали забыт, а строгая обусловленность её права на существование больше не ощущается. Для англичанина мораль ещё вовсе не проблема...
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу