Gerbert Kraft - frontovoy dnevnik esesovca

В 5 часов вечера их колонны возвращались в лагерь. Их заметная для нас работа вне лагеря была закончена. То, что происходило с ними внутри лагеря, оставалось для нас закрытым. За это отвечали люди из комендату­ры, которые держались от нас обособленно и не подчи­нялись приказам наших начальников.

Самые старые из заключенных были ветеранами Первой мировой войны, а самые молодые должны были иметь за плечами два года военной службы. Если бы их вооружить, то это был бы мощный отряд, который впол­не бы расправился с одной-единствённой ротой охра­ны. Но это в том случае, если бы в нем не было про­фессиональных уголовников с их внутренней иерархией или если бы он получил поддержку извне. Но время было не то.

Сегодня, в субботу, я вышел на штрафные занятия. Меня застали за тем, как я, придя из караула, высыпал из своей сухарной сумки великолепные белые грибы, чтобы зажарить их на нашей самодельной плите. К со­жалению, я не смог найти объяснения тому, когда и как грибы оказались внутри моей сухарной сумки, если я не нарушал обязанностей часового.

Мои товарищи занимались службой до 15 часов, а потом, если им удавалось выдержать взгляд зорких глаз дежурного унтерфюрера во время осмотра, они могли выйти в расположенный внизу городок и завязать зна­комства. Особых успехов до сих пор они не имели. Со­всем не так, как в Ораниенбурге, где наши молодые сол­даты могли затеряться на просторах Берлина. Здесь мы служили в изоляции, совершенно отдельно от населе­ния. И хотя мы здесь ходили не в черной парадной фор­ме, а в серой полевой, дистанция между нами и местны­ми жителями была ощутимой.

С неба палило солнце, когда я в полной выкладке и с охлаждавшимся водой пулеметом времен Первой ми­ровой войны представился унтерфюреру, проводивше­му штрафные занятия. Унтершарфюрер Хинце, чемпион ораниенбургского полка по боксу, совершенно не отно­сится к сорту мягких, а, напротив, к тем, у которых ино­гда проявляются некоторые садистские наклонности. Хотя наши унтерфюреры привыкли смотреть на нас, ав­стрийцев, как на слабаков, которых легко «доканать», при каждой возможности они проверяли, как быстро это произойдет. Двухчасовую «гонку с переползаниями» едва ли можно было выдержать без слома собственной воли.

Именно так все и происходило: бегом из лагеря, и в качестве «введения» — «свиной галоп» с постоянными «Ложись!», «Встать! Бегом марш!». Хинце при этом враз­валочку шел в направлении Флоссенбюрга. Не хочет ли он показать меня населению в таком виде? После того как нам неоднократно отказывали в увольнительных, и мы поэтому не контактировали с местным населением, теперь все же представилась возможность познако­миться с местностью и людьми.

Но нет же! Перед городком справа в гору тянулось картофельное поле. Для нашего Хинце это было нечто! Теперь он погнал меня в длинной шинели и надетом противогазе и, Бог мой, с таким легким пулеметом с за­литым водой кожухом вверх по полю.

Вверх приходилось непрерывно бежать, а вниз бе­жать, постоянно выполняя команду «Ложись!». «Фишка» заключалась в том, что когда я бежал вверх, то постоян­но наступал на полу шинели и в буквальном смысле па­дал в дерьмо, а когда бежал вниз, то при падении легкий пулемет бил меня по спине, соскакивал и улетал вперед. При этом, естественно, ранец и корпус противогаза били по затылку. Каждый раз, поднимаясь, я скрытно пытался отсоединить шланг от противогаза, чтобы у меня было больше воздуха. Сделать мне это удалось так, что Хинце ничего не заметил. Но все же воздуха для моих тяжело дышавших легких не хватало. Внезапно при очередной команде «Ложись!» Хинце оказался ря­дом со мной и в два приема снова прикрутил фильтр противогаза. Для опытного мучителя показалось подо­зрительно, что он так долго не может меня «доканать».

Итак, потом все началось снова. Теперь я на корточ­ках скакал в гору, удерживая пулемет двумя руками. В такую жару, на таком подъеме это было довольно му­чительно. Уже через двадцать метров прыжков в гору у меня потемнело в глазах, и я упал на спину. При этом противогаз сполз с лица, так что я мог захватить пару глотков свежего воздуха. Пулемет валялся в грязи, стальной шлем укатился далеко вниз по картофельным грядкам. Когда я восстановил мое прежнее состояние, скачки продолжились, на этот раз под гору. С уставши­ми коленями и икрами, обессилевшими руками было очень тяжело держать равновесие. Через каждые пару метров я падал — на этот раз вперед.