Эриксон Стивен - Пыль Снов

Онос Т'оолан не желает натравливать Белолицых на Летерийскую империю. Воля его брала верх - до того злосчастного дня, когда пали последние овлы, когда погиб Тук Младший. Тогда был высвобожден не только гнев Сенана, родного клана Хетан, но и темный голод сестры Оноса, Кайлавы.

Хетан ее не хватало. Она знала, что горе мужа усугублено уходом сестры: она как бы покинула его в миг наивысшей нужды. Сама Хетан подозревала, что, увидев смерть Тука и эффект, оказанный ею на родного брата, Кайлава вспомнила об ужасающей эфемерности любви и дружбы - и отправилась на поиски новой жизни. Ох, самолюбивое побуждение, нанесшее рану уже шатавшемуся от потерь брату. Кайлава заслуживает хорошей оплеухи по красивому личику, и Хетан уж отвесит, дайте только увидеться!

- Не вижу врага, - сказал муж.

Она кивнула. Да, ее народ поражен кризисом, все взирают на Вождя. Ждут указаний, цели. Но он ничего им не дает. - У нас слишком много юных воинов, - заявила она. - Они обучились старому способу боя, они жаждут увидеть мечи напоенными кровью - истребление слабой, наполовину уже уничтоженной армии Летера совсем не ублажило аппетиты кланов. А вот вражда и кровная месть охватили почти всех.

- Среди Имассов жилось проще.

- Ох, чепуха!

Он сверкнул не нее глазами и тут же их отвел. Плечи опустились. - Что же, цель у нас была.

- Вы вели смехотворную войну с врагом, не имевшим подлинного желания сражаться. Но, вместо того чтобы признать неправедность дел своих, вы пошли и устроили Ритуал Телланна. Хитрая увертка, признаю. Хотя и безумная. Что такого ужасного во взгляде на свои ошибки?

- Милая жена, не задавай этого вопроса.

- Почему?

Он смотрел на нее уже не с гневом, а уныло и отчаянно. - Ты можешь обнаружить, что ошибки - это всё, что у тебя есть.

Она застыла, словно промерзнув - а ведь утро было теплое! - Ах. А я для тебя не ошибка ли?

- Нет, я говорю так, чтобы ты поняла Имасса, бывшего некогда тленом. - Он помедлил и добавил: - С тобой и детьми я стал думать, что всё уже позади - страшные ошибки, груз последствий. А потом в один миг... мне напомнили о глупости моей. Нельзя забывать о своих пороках, Хетан. Иллюзия утешает, но может стать гибельной.

- Ты еще не погиб.

- Точно ли?

Женщина фыркнула, отвернулась: - Ты не лучше своей сестры! - И тут же снова поглядела на него: - Проснись! Двадцать семь твоих кланов стали девятнадцатью. Сколько еще ты готов потерять, прежде чем пошевелишься и примешь решение?!

Глаза его сузились. - И какого решения ты ждешь? - спросил он спокойно.

- Мы Белолицые Баргасты! Найди нам врага!

***

Честь оказаться так близко от дома оказалась мучительной, хотя Ливень - последний воин-овл - старался превратить тоску в гнев. Он стыдился, что выжил, что еще живет, словно последняя капля крови, не желающая впитаться в алую грязь; он не понимал, что заставляет его ходить, дышать, почему сердце еще бьется и мысли прогрызают путь сквозь полотнища песчаных бурь. Где-то глубоко внутри, молился он, еще можно отыскать единственную и чистую истину, проникшую в мозг костей, отполированную бесконечными ветрами, бессмысленными дождями, спиралями сменяющих друг друга времен года. Некий узел, косточку, на которую можно наступить, оступиться и упасть.

Он мог бы ее найти, но подозревал, что так и не найдет. Ума не хватает. Он не такой хитрый, как Тук Анастер, Мезла, преследующий его во снах. Грохот копыт, озаренное грозой ночное небо, ветер воет словно волки, а единственный глаз мертвого воина светит опалом из темной глазницы. Лицо ужасает полным своим отсутствием: кожа содрана, красные зубы выставлены в зверской ухмылке - ох, поистине Мезла врывается в сны Ливня вестником кошмаров, насмешником над его драгоценной, хрупкой истиной. Одно несомненно - мертвый стрелок преследует Ливня, обуянный ненавистью к последнему овлу, и чувство его неутомимо - а вот шаги Ливня замедляются, он еле тащится, хотя должен бежать, спасая жизнь - он вопит, он задыхается... пока не проснется, дрожа и купаясь в ледяном поту.

Похоже, Тук Анастер не спешит довести погоню до мрачного итога. Охота - вот радость призрака. Ночь за ночью за ночью... Овлийский воин уже не носит медную "маску". Пропал надоедливый зуд, заставлявший его расчесывать лицо.

Вскоре после присоединения к клану Гедра, когда краска выцвела, женщины проявили к нему интерес, и отнюдь не робкий - их смелость почти пугала Ливня, он не раз убегал от какой-нибудь щедрой на посулы женщины. Но потом дюжина желавших выследить и уловить его вступили в заговор... Тогда он вскочил на лошадь и ускакал из лагеря, и не останавливался целый солнечный круг, пока от охотниц его не отделили просторы степей. Глаза его были красны от утомления, он был жалок, он сражался сам с собой. В конце концов, он еще никогда не ложился с женщиной. Он не знал, что для этого требуется, если не считать трусливых детских подглядываний за взрослыми, которые лежали друг на друге, сопя, кряхтя и вздыхая. Он же овл - не один из ужасных диких Баргастов, совокупляющихся со смехом и криком, когда мужчина ревет медведем, а женщина царапает его, кусает и пинает. Что за чушь! Но, хотя он сбежал от бешеных баб с раскрашенными лицами и сверкающими глазами, ему хочется того, что они предлагали. Он бежит от своего желания, и каждый раз, когда он это делает, борьба с сами собой становится все яростнее.