Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Степан Андреевич даже глаза на миг закрыл, ибо был уверен, что тётушка рассыплется на составные элементы. Но, не слыша звона осколков, он кинулся вместе с Бороновским её поднимать.

Вот глупые булыжники,- сказал он,- и зачем они тут валяются!

Он сделал было движение – пошвырять их в сад, но тётушка со страхом остановила его.

Это Верины камни,- сказала она тихо,- надо их сложить.

А вы не расшиблись, Екатерина Сергеевна? – спрашивал Бороновский.

Нет, нет… коленку немножко, так от этого деревянное масло… Только камни надо подобрать.

Да зачем Вере эти камни понадобились? – удивлялся Степан Андреевич, помогая складывать кучку, у перил террасы.

Тётушка приложила палец к губам, ибо сама Вера Александровна появилась на террасе.

Нет не Вера, не Вера Александровна Кошелева вошла в этот миг на террасу,- то вошла шекспировская королева из самой торжественной и никем ещё не читанной хроники, та самая, которая по прихоти какого-нибудь Генриха в наказанье появилась перед народом в верёвочных туфлях и в платье из старой ситцевой шторы, но при этом так гордо закинула голову, что сам архиепископ кентерберийский устыдился своей шёлковой рясы, а прочие разодетые дамы так и вовсе плакали навзрыд и громко каялись в постыдном своём кокетстве. Королева надменно несла свою величественную грудь, и сам Дон-Жуан при виде этой груди спрятал бы за спину цепкие свои руки.

Самовара, конечно, ещё нет? – спросила она насмешливо и прибавила: – Бедный Стёпа… вы скоро раскаетесь, что заехали к нам… Вы будете погибать от голоду, но никто вас не накормит, вы будете умирать от жажды, но вам не дадут чаю… Вы теперь зависите от Марьи, бедненький Стёпа, а для Марьи не существует время.

Вера, Верочка,- сказала Екатерина Сергеевна,- ведь ты же знаешь, что это наш крест…

А то ещё, Стёпа, ждите и того, что вам утром нечем будет умыться… Это, если Марье не заблагорассудится налить с вечера воды в умывальник… Такой случай был с нами на прошлой неделе…

Верочка, не надо… ты только себя мучишь.

Нисколько я себя не мучу, – вдруг резко крикнула Вера, сверкнув глазами, – это ваше воображение, мама, что я могу из-за этого мучиться… Мне жалко вас и жалко Степу, который доверчиво принял наше гостеприимство. Сама я проживу на хлебе и на воде…

Вы-то уж известная постница,- ласково сказал Бороновский.

За известностью я не гонюсь, Пётр Павлович, поэтому я не понимаю, о чем вы говорите.

Степан Андреевич быстро посмотрел на Бороновского и тотчас отвернулся, так ужасно задёргалось и запрыгало его лицо. Словно дёрнули его за невидимую верёвочку.

Вы меня не поняли, Вера Александровна.

– Ну, что ж, если такая дура, что не понимаю простых слов, то лучше не говорите со мною.. Ха, ха, ха…

Она именно просто сказала: «Ха, ха, ха»,- причём в глазах её вспыхивали и потухали зарницы.

В это время дверь с шумом распахнулась, и на террасу ввалилась с самоваром в руках старуха с лицом средневековой ведьмы, в страшно грязном платье, так что казалось, вылезла она прямо из помойки. Самовар шипя влёк её за собой, и, наклонившись вперёд под углом в сорок пять градусов, она шла вопреки всем физическим законам о центре тяжести. Она с треском поставила самовар на стол, поправила конфорку, вытерла нос пальцами, а пальцы о подол юбки, все это при полном и торжественном молчании окружающих, и затем, добродушно перекосив лицо в улыбку, прохрипела басом:

Самовар поспев, можно чай пити.

Затем она подошла к лестнице, поглядела с интересом в сад, опять вытерла нос, потом попробовала, прочно ли стоит самовар, и наконец ушла, подняв с полу какую-то соринку.

Зловещее молчание проводило её.

Мне больше всего нравится,- проговорила Вера,- что Марья даже не раскаивается в своей лжи… Соврать для неё все равно, что для другого чихнуть… Совесть её нисколько не мучит… Ей, например, и в голову никогда не придёт попросить прощения… По- моему, мама, она просто не верует в бога.

Ну, что ты, Верочка…

Христиане, мама, не лгут, а если и лгут, то потом каются…

И она раскается…

Ну, полно об этом… Вы, Стёпа, лучше расскажите про Москву.

Степан Андреевич рассмеялся.

– Подождите, дайте опомниться… Я чувствую себя здесь, ей-богу, марсиянином… Последнее моё воспоминание о Москве, это пионеры, идущие с барабаном по улице. А когда я сегодня утром вылез из вагона, первое, что я увидел, это платок бабушки Анны Ефимовны.

А ты узнал платок. Это я тебе прислала, чтоб