Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

тебя в степи не продуло. Тебе его передал Быковский… Он хотя и еврей, но отличный ямщик.

Как же не узнать этого платка! Когда мне было ещё семь лет, я, бывало, садился у кресла бабушки и делал из бахромы косички… Одна косичка так и осталась на платке, я её сегодня нашёл, когда ехал…

А в степи не холодно было? Ведь ты ехал очень рано…

Ну, что вы! Жара страшная.

А фаэтон у Быковского тебе понравился?

Отличный фаэтон!.. Вот едем, мы, едем, и вдруг этот самый Быковский сворачивает с дороги и срывает фуражку. И навстречу нам в шарабане мчится какой-то монах с белой бородой и вот в эдаком клобуке… Красавец такой…

А, это владыко,- сказала Вера, зарумянившись от удовольствия,- он, верно, к Демьянову поехал… святить мельницу.

Да, мне Быковский сказал, что это владыко… У нас в Москве тоже есть всякие архиереи, но они стараются проскользнуть как-нибудь незаметно, а этот едет, и видно, что он тут первое лицо… Один посох чего стоит…

– Да, наш владыко строгий и очень чтимый…

– Отличный владыко… Да. Все, все здесь совершенно не похоже на Москву… Ну, взять хоть ваш дом… Какие комнаты. Все на своём месте, старинное, крепкое. Я люблю основательные вещи. Уж если старик, так чтоб лет ста, если кресло, чтоб свернуться в нем калачиком, выспаться, отлежаться… Например вот эта комната… Да таких комнат в Москве просто нет… Их давно перегородили на десять частей и в каждом закутке поселили семью в пять человек… Честное слово!

Он в припадке восторга встал и зашёл в комнату.

Это была в самом деле очень большая и уютная гостиная с трельяжами и мебелью красного дерева. В углу стоял старый палисандровый рояль. Стены были увешаны портретами и гравюрами – наследие бабушки Анны Ефимовны. В самом тёмном углу мерцала лампадка, и золотые ризы бледно сверкали. Маленький огонёк напрасно силился затмить яркий день, напиравший из окон и дверей, и святые с неудовольствием, казалось, прятали в золоте свои черные лица.

А во что превратились люди,- продолжал Степан Андреевич, выходя на террасу,- до чего все изоврались.

Ну, враньём вы нас, Стёпа, не удивите… Так, как лжёт Марья, никто не может лгать.

Ну, Марья – простой, необразованный человек, а у нас врут профессора… А женщины? Как себя ведут женщины! Вы читали «Нана»? Ну, так Нана перед ними святая… Хоть мощи открывайте. Пьют, целуются с кем ни попало.

Говоря так, Степан Андреевич как-то невольно и нечаянно облизнулся и смутился, тотчас продолжал с нарочитым негодованием. Он увлёкся своей моральной, в этот миг, высотой:

Молодых девушек в обществе иногда рвёт.

От отвращения? – спросила Вера.

Какое от отвращения! От вина. Я, например, Вера, смотрю на вас и восхищаюсь. Вы ведёте свою линию от тех русских женщин, которых воспевали старые поэты. У вас есть костяк.

Да, Вера худеет,- сказала со вздохом Екатерина Сергеевна, разливавшая чай,- прежде ты бы у неё ни одной косточки не прощупал.

Мама, вы уж дайте Степе рассказывать, замечания ваши не всегда бывают удачны.

А семья? У нас нет семьи… Женщины не рожают детей, чтоб иметь возможность пить вино и кривляться в театральных студиях. Какая-нибудь девчонка, научившаяся произносить монолог, стоя на голове, уже считает себя второй Саррой Бернар… Одна мне сказала: «Я не могу иметь семьи – семья, это тенета на крыльях гения». Понимаете, никто не живёт первыми интересами. Пошлейшая клоака… Потом, вот вы недовольны вашей Марьей. А знаете, какая у нас в Москве прислуга? Отработала свои восемь часов, и в кино или на какое-нибудь заседание. Честное слово! Хозяйка за ней, как за барыней, убирает.

Я бы такую прислугу сразу вон выгнала,- сказала Вера, сверкнув глазами,- глупые хозяйки.

Боятся. Профсоюз. Чуть что – в суд. Ну, просто безобразие! Вот вам: «Мы наш, мы новый мир построим».

Осторожнее при Пётре Павловиче,- сказала Вера,- он спит и видит стать большевиком.

Вера Александровна, уж это нехорошо.

Конечно, вы вчера ещё кричали: искусство устарело… Не надо нам ни Сурикова, ни Айвазовского, подавай нам футуристов.

Вера Александровна, я не то говорил. Я говорил только, что когда я в четырнадцатом году был в Москве, то у Маяковского был талант и какая-то искорка.

Пётр Павлович и в бога не верует.

Вера Александровна, вы на меня клевещете… Я пантеист вроде Спинозы…

– Ну, уж не знаю, вроде Спинозы или не вроде, а постов вы не соблюдаете.

– Я не могу по состоянию здоровья.

Крепко же вы веруете… Ну, скажите, Стёпа, как у вас в Москве относятся к Пётру?