Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

К какому Пётру?

К блюстителю патриаршего престола.

А, к нему… прекрасно относятся.

Наступило молчание.

Степан Андреевич впервые услыхал, что Пётр блюдёт патриарший престол. Ему представился этот престол в виде огромного золотого с бархатом кресла, и, как нарочно, лезло в голову дурацкое: ходит вокруг кресла их бывший швейцар Пётр в золотой рясе и ловит моль – блюдёт престол патриарший…

Небо между тем становилось бледнее, и на земле сгущалась зелёная тень – к шести часам шло дело.

А что ещё очень забавно после Москвы, так это украинский язык. Во-первых, от «и с точкой» я за эти семь лет вовсе отвык.

Почему отвыкли?

Да ведь теперь его не пишут…

Не знаю, как другие, а я пишу.

У нас нельзя… Все перешли на новое правописание, даже учёные. И это ведь, знаете, ещё Мануйлов вводил. Но украинский язык пресмешной. На вокзале в Харькове, например, театральная афиша: «Ехидство и коханье». Как вы думаете, что это такое?

«Коварство и любовь»,- сказала Вера, даже не улыбнувшись,- если язык наш для вас смешон, так это потому, что вы его не знаете. А для украинцев смешон русский.

Вы говорите «наш», разве вы украинка?

Я родилась в Украине и всю жизнь в ней прожила… И я знаю одно, Стёпа,- большевики к нам из Москвы пришли, заметьте это.

Вера Александровна великая самостийница, вставил, улыбаясь, Бороновский,- при Петлюре она все флаги вышивала – голубые с жёлтым.

– Да, конечно, если разобраться, то язык как язык… но…

– Но заметьте, Вера Александровна,- проговорил ласково Бороновский,- что, например, богослужение на украинском языке не прививается. Вот моя соседка хуторянка прямо говорит: «не гоже на храме, як на базаре, калякати».

Это какая хуторянка? Дарья Дыменко?

Ну да.

Так она же дура. Вы, Пётр Павлович, удивительно умеете хорошо подбирать примеры… Вы, должно быть…

И вдруг Вера умолкла и напряжённо стала прислушиваться.

Словно шёл кто-то по саду, бормоча, или хрюкая, или даже напевая тихо в нос.

А ведь это Лукерья идёт,- сказала Вера, изменившись в лице.

Екатерина Сергеевна вся как-то задрожала и поставила на стол недомытую чашку.

И тут все увидали у террасы медленно передвигавшуюся уродицу с перекошенным лицом – казалось, запихала она за щеку целое яблоко. Глаза смотрели бессмысленно, за плечами болтался баул. При каждом шаге нищенка опиралась на посох, который словно втыкала в землю, а потом подтягивалась. Сквозь изодранное платье желтели куски немытого тела. Уродица остановилась, вкопав в землю посох, и затянула гнусаво: «Подайте, мамуся, подайте, татуся».

Степан Андреевич не успел опомниться. В следующий миг Вера кинулась к куче камней и принялась швырять их в нищенку, отбиваясь от Петра Павловича, который хватал её за руки, а уродица мчалась по саду быстро, как газель, размахивая посохом и подобрав юбку на пол-аршина выше колен. Один камень таки угодил ей в мешок.

Пустите, я убью её! – крикнула Вера и так рванулась от Петра Павловича, что тот налетел на стол, и самовар заплясал на нём вместе с чашками.

Екатерина Сергеевна стояла, сложив молитвенно руки. Степан Андреевич не знал, что делать.

Вера вдруг поглядела на него, и лицо её покрылось пятнами.

У меня с этой подлой счёты,- сказала она и захохотала и, хохоча, выкрикивала: – Вы видели, как она бежала, как бежала… Как бежала…

И все хохотала, и слезы градом текли у неё по щёкам, и, наконец, вскочив с кресла, кинулась она в комнаты, а за нею Екатерина Сергеевна, споткнувшаяся о порог и подпрыгнувшая при этом чуть не на целый аршин.

Что такое? – пробормотал Степан Андреевич.- Она с ума спятила!

Бороновский, бледный, как воск, хотел улыбнуться, но подбородок у него вместо этого запрыгал во все стороны и челюсть застучала, как при ознобе.

Эту нищенку в прошлый раз Вера Александровна прогнала, а та ей издали показала дулю… Ну и вот… Вера Александровна очень вспыльчивый и самолюбивый человек.

Что же, она эти камни для этого и припасла?

Бороновский ничего не ответил, а запахнулся в пиджак и все стучал челюстью.

Простите, – сказал он,- я домой пойду… Мне что-то холодно… У меня к этому времени жар повышается… Немножко я пересидел своё время…

Он ушёл на цыпочках, беспокойно оглядев окна белого домика. Степан Андреевич тоже ушёл с террасы.

«Странные люди, – думал он,- какие-то бешеные темпераменты».

И опять ощупал в кармане чулочки.

На дворе, между двумя пустыми вёдрами, сидел хорошенький хлопец и забавлялся тем, что засовывал себе в нос стебелёк. При этом он чихал и хохотал от удовольствия. Перед ним стояла старая Марья, словно аист, на одной ноге и скребла рукою пятку другой ноги, обутой в грязь и мозоли. Два пса вертелись тут же и валялись в траве, рыча от восторга.