Елена Сазанович - Это будет вчера

А я, уже уставший думать, уставший соображать и даже уставший искать Мышку, еле доплелся до своего дома и тут же, едва прикоснувшись к дивану, заснул крепким глубоким сном.

Утром я уже сидел за стойкой бара. И Глебушка мило улыбался, наливая мне пиво.

– Как дела, Фил? Вид у тебя неважный. Все в порядке?

Я пожал плечами.

– Все в порядке бывает, Глебушка, только у полных кретинов. А как, кстати, прошел ваш митинг <174>Свободу счастью<175> – так, кажется, он назывался?

Глебушка искренне рассмеялся.

– Ты слишком много пьешь, Фил. Смотри, поосторожней с этим делом.

Тут же появилась подружка Глебушки. Ее рука была совершенно здорова. Она запищала на весь бар так, что в моих ушах зазвенело.

– Фил, кстати, нам нужна реклама для нашего преуспевающего ресторана. Ты бы не мог сфотографировать нас с Глебушкой на фоне этой прекрасной люстры? – И она указала совсем здоровой рукой на блестящее чудовище, висящее в центе зала.

– А как рука твоя? – не ответил на ее просьбу, – уже не болит?

– Тьфу-тьфу-тьфу, – переплюнула она через левое плечо. – Какая рука, Фил? Что ты каркаешь? Ты что – с перепоя?

– Нет! – рявкнул я во всю глотку, – я не с перепоя! Я уже два дня не пью!

– Успокойся, Фил, мы тебе верим, – и Глебушка услужливо подставил мне под нос очередную кружку пива. И я ее залпом выпил. И тут заметил краем глаза лежащую на стойке газету. По инерции, привыкший за последнее время к самым невероятным новостям, схватил ее и принялся лихорадочно листать.

На одной странице мой взгляд остановился. По-моему, у меня был ужасный вид. Безумные глаза и белое, как мел, лицо. И Глебушка осторожно прикоснулся к моему плечу.

– Что-нибудь случилось, Фил?

– Случилось, – глухо выдавил я. И не выдержал, Я закрыл лицо руками и заплакал. Я уже тысячу лет не знал вкуса слез, Потому что не знал настоящей боли, о которой мне когда-то рассказывала Мышка. Когда хочется физической боли, когда хочется куда-то бежать, а бежать уже некуда, потому что впереди – стена.

В утренней газете сообщалось о смерти рыжеволосой девушки по имени Маша. Ее тело было найдено в ее маленьком доме. На полосе была помещена фотография.

Этот снимок был копией снимка, который мы когда-то делали с Григом. Разбросанные пышные волосы, цветной сарафан с проступающими на нем каплями крови, тонкие руки, распластавшиеся по полу. И на правой руке пальцы, словно сжимающие смычок. Единственное отличие от фотографии Грига – это один белый сандаль на ноге и в волосах яркая бусинка.

Из оцепенения меня вывело легкое пожатие руки. Я резко обернул свое мокрое от слез лицо. Передо мной стоял Григ.

– Идем, Фил, – тихо сказал он. – Тебе нужен воздух. Идем…

Мы стояли на набережной городской реки и молчали, вглядываясь в мутную воду.

– Ты сам говорил, Фил, что жизнь в любом случае не должна прерываться, – перебил, наконец, молчание Григ. – И нет ничего лучше, чем жизнь.

– Когда в жизни ничего не остается, нет ничего хуже ее.

– Не надо так, Фил. Тебе, я слышал, предложили прекрасную работу, твои фотографии уже высоко оценили. Тебе нужно уезжать отсюда, Фил.

Я упрямо помотал головой.

– Нет, Григ. Я остаюсь здесь. Здесь когда-то я нашел счастье, здесь я и переживу горе. А как ты, Григ?

Григ тоже упрямо покачал головой.

– Нет, я уезжаю. Туда, где когда-то встретил свое счастье. И там попытаюсь пережить остальное. И попытаюсь все начать с нуля.

– Но с чего начинать, Григ?

– Если бы я это знал…

Стук глухих шагов по каменной мостовой заставил нас очнуться. Дорогой элегантный костюм. Черные лаковые ботинки, широк полая шляпа, надвинутая на высокий лоб и холодные, как лед, глаза. Это был Дьер. И мы, в рваных джинсах, помятых майках и стоптанных кедах выглядели перед ним мальчишками. Но это был тоже вызов. Мы уже знали, что он. Но нам он был уже не интересен.

– И все-таки странные вы люди, – сказал Дьер своим металлическим голосом. – Вы способны причинить себе столько боли, что даже я безнадежно развожу руками. Даже я на такое не способен.

– Мы просто люди, – усмехнулся невесело я. – И не требуй от нас большего. На большее мы не способны.

– Ну что ж. Во всяком случае, каждый из вас сам себе выбирает дорогу. В моих силах только подсказать какую. И вы вправе воспользоваться или отказаться от моего совета. Поэтому я умываю руки.

И он, резко повернувшись, пошел прочь. Стук его черных лаковых ботинок раздавался по мостовой. Красивый, элегантный, с льдинками в светлых глазах.