Елена Сазанович - Это будет вчера

Но она освободилась от моих объятий. И грустно улыбнулась.

– А вот теперь я не знаю…

Я нахмурился.

– Ты боишься Дьера? Расскажи мне о нем и о всей замечательной шайке.

– Не теперь, Фил. Когда-нибудь ты сам все узнаешь. И сам все поймешь.

– Ну хорошо, рыженькая. Я ни о чем не спрошу.

– Ты умница, Фил. А теперь… – она приблизилась к балкону, вглядываясь в раннее утро и низко спускающиеся облака над нашим окном. – А теперь, Фил, исполни мое последнее желание.

– Ну, конечно, Мышонок. Исполню, и не один раз.

Она пожала острыми плечиками.

– Как знать…

… И наши ноги вновь утопали в теплом облачном снегу. И облака набирали бешеную скорость. И мы летели с бешеной скоростью все дальше, дальше, в бесконечность. Туда, где не бывает печали и слез. И Моцарт нам играл на волшебной скрипке овею сумасшедшую музыку о нашей любви. И мне хотелось остановить время. Мне захотелось вечности. Чтобы так было всегда – я и Мышка. Только наша любовь. Только бешеная скорость облаков. И ветер в лицо. И музыка Моцарта. И мы. Крепко обнявшись неслись в дымчатую даль, в дымчатую бесконечность, в сбывшуюся мечту…

Утром мы вновь расставались до вечера. Но я, смутно тревожась за Мышку, решил не оставлять ее. Я не хотел, чтобы она в одиночку выдерживала этот поединок с Дьером. И, вспомнив своего друга, бывшего охранника Быка, который по моей воле вдруг стал главным прокурором, набрал номер его телефона.

– Привет, Бык! – бедно выкрикнул я. – Это звонит волшебная палочка.

– А, Фил! – заревел в ответ его густой бас. – Прости, дружище, но не успел отблагодарить тебя. Может, вечером по рюмашечке?

– Увы, бросил, – развел я руками.

Он расхохотался в трубку.

– Ах, Фил! Думаю, ты звонишь не для того, чтобы поздравить меня с новой должностью.

– И для этого тоже. Я успел заметить, как похорошел наш город за это время. Но в общем… В общем, у меня к тебе маленькое дельце.

– Без проблем, Фил.

Вскоре пропуск на казнь Грига у меня был уже в кармане и я не замедлил воспользоваться этим. Выпив пару чашечек кофе после бессонной ночи, я выскочил на улицу.

Сегодняшнее утро – единственное за последние годы – я бы посмел назвать счастливым. Потому что сегодня утром я умру. Меня не будет, словно и никогда не было на этой земле. Я не знаю и не могу знать, что испытывает человек перед смертью, но я чувствовал необычное облегчение. И даже не потому что я раскаялся за свою вину перед человечеством. Людям глубоко плевать на меня. Они, тысячу раз совершающие в своем мозгу подобное предательство и подобное преступление, просто жаждут мести от страха. От радости, что не оказались на моем месте. И перед ними я не собираюсь снимать шапку и биться головой о землю.

Меня делало счастливым совсем другое. Сознание того, что совсем скоро я встречусь где-то в бесконечности с человеком, которого я всегда любил. И всегда буду любить. И только у нее я должен просить прощении. И я верю, что меня она непременно простит. Потому что она всегда умела прощать. Она всегда умела воспринимать мир и людей такими, какие они есть. И не требовать большего.

Я к ней вернусь без холодной маски на лице. Без своего эстетного маскарадного костюма. Я к ней вернусь прежним. И она меня непременно простит. И где-то там, в бесконечности, где не бывает печали и слез, мы еще будем обязательно счастливы.

Решетчатое солнце стреляло в мое лицо огненными лучами и я мысленно у него тоже просил прощения. Я благодарил Бога, что сегодня оно, как никогда, ярко светит, словно прощаясь со мной.

Я не заметил, как он вошел в камеру. Он стоял напротив меня, как всегда чересчур элегантен, чересчур красив в отутюжена ном дорогом костюме. Но я ему уже не завидовал. Мне нравилось сидеть напротив него вот таким, небритым, в помятой майке, рваных джинсах и кедах, которые накануне принесла Ольга. И в этом я даже почувствовал вызов.

– Не пойму, что написано на вашем лице, – сказал он ледяным тоном. Но я уже не поежился, а широко улыбнулся, взъерошив лохматые волосы.

– Только покой и счастье, Дьер.

– Удивительный вы человек, Григ. Вы так желаете смерти, даже не зная, что она несет за собой.

– Чтобы она ни несла – мне хуже не будет. И поэтому я счастлив.

Он пожал плечами.

– Ну, что ж. Быть счастливым – это ваше право. И это у вас уже никто не отнимет.

– Вы правы, Дьер. Ну что, уже пора?

Он стрельнул в меня глазами-льдинками.

– Вы так спешите?

Я кивнул головой.

– Спешу.

Мы вместе покинули камеру. У двери я еще раз оглянулся и прямо посмотрел в лицо решетчатому солнцу. И весело, ободряюще подмигнул ему на прощание.