Екатерина Гракова - Все больны, всем лечиться

Точнее, лежал.

– Встаньте, – произнесло лицо, и я мельком увидел ровные белые зубы.

Стоматолог просто золото.

Я встал. Лицо отодвинулось и оказалось принадлежащим высокому мужчине с настолько широкими плечами, что платяной шкаф на две секции, видневшийся за его спиной, казался вешалкой для пальто.

В правой руке у мужчины был топор.

– Теперь сядьте, – продолжал он. – Сюда.

Он указал на стул, что был пододвинут к неизвестно откуда взявшемуся посреди палаты столу. На гладкой столешнице виднелись бурые пятна.

Надо же, мелькнуло в голове, а зазубрин нет.

И дальше я перестал думать.

– Положите руки сюда. Обе. Вытяните их. Хорошо. Теперь закройте глаза. Не двигайтесь. Если дёрнитесь, я не попаду по нужному месту с первого раза, и тогда мне придётся рубить дважды.

Я зажмурился так крепко, что заболели веки. Ресницы превратились в копья.

Свист переродился в звук, какой бывает, когда со всей мочи всаживаешь топор в пень. Стало одновременно холодно и тихо, и не было ровным счётом никакой боли, зато была обида.

Боже мой, да это же просто обман!

А потом я почувствовал, как часть моих рук тянут, тянут, тянут, забирают и, о боже, уносят, и стало страшно, и от страха этого я затрясся, как в лихорадке, и захотел увидеть, что произошло, а потом осознал, что боюсь увидеть, и заплакал, как ребёнок, и плакал до тех пор, пока не понял, что мне напоминает звук собственного плача.

Этот знакомый мышиный писк!

Открой глаза, сказал я себе. Открой глаза, не бойся. Что бы ты не увидел, не паникуй прежде, чем поймёшь, что видишь. Это сумасшедший дом, здесь даже осязание может обманывать тебя.

Повсеместная анестезия, которая влияет на мышцы, но не влияет на эмоции, не такая уж хорошая штука.

Я открыл глаза и в прямом смысле слова уставился во тьму.

Кто-то выключил свет.

Я по-прежнему сидел за столом, плечи были напряжены, но вот руки… Даже не видя их, я знал, что их нет. Главврач пришёл, выполнил свою миссию и ушёл, забрав то, что раньше было частью меня, и всё, чего мне сейчас хотелось, можно было уместить во фразе «лучше бы голову». Да, лучше бы голову, чёрт побери!

Руками, которых уже не было, я машинально опёрся на столешницу, чтобы помочь себе встать, в итоге ткнулся подбородком в стол, и в нос мне ударил острый запах крови. Два обрубка, торчащие из плеч, ничего не почувствовали. Я им даже позавидовал, и от злости прокусил губу. Хотелось зареветь, но почему-то было стыдно.

На трясущихся ногах, ударившись в темноте о край стола, я кое-как проковылял к двери и попытался отыскать выключатель. Противоречивое желание видеть, что вся палата залита кровью, боролось с банальным страхом поскользнуться на ней. И хотя раньше я вроде бы помнил, где именно расположен выключатель, отыскать его, елозя щекой по стенке, никак не удавалось. Когда спиной я упёрся в шкаф, то понял, что с поисками можно завязывать. Может статься, они и выключатель с собой унесли, и тогда я зря стираю ухо о побелку.

Вдруг меня словно током дёрнуло: скоро придёт сестричка! И увидит, что я здесь, и что-нибудь сделает (что она там делала с Диким?), и утром я буду восседать рядом с парнем с папуасами, такой же безразличный к дальнейшей своей судьбе, как все безрукие.

Надо торопиться. Чёрт с ним, со светом. Надо валить из палаты, валить из этого заведения, куда угодно, через какую угодно дверь, всё равно уже рук нет, зато есть голова, и кто я такой, чтобы вот так просто разбрасываться частями тела?!

Я мелкими шажками преодолел путь от шкафа до двери, обрубками стараясь не касаться стен, и толкнул её коленом, надеясь, что не сильно шумлю.

Дверь не шелохнулась.

Посильнее надо.

Дверь была как будто из камня.

Попытка открыть её спиной тоже не удалась.

Ручка! Надо нажать ручку!

Чёрт, но ведь раньше дверь всегда была открыта. Я не видел здесь ни ключей, ни замочных скважин, а теперь что получается, как нечем стало открывать, так они и прикрыли её? Какой в этом смысл? Я что, могу сбежать без рук?

И куда мне бежать?!

От безнадёги захотелось взвыть, но страх ускорить появление куклы вовремя заткнул мне рот. Тихо, тихо, думай.

Что-то не думалось. Я пялился в темноту палаты, и от того, что там ничего не было – ничего, кроме койки и раковины в углу, – мне стало казаться, будто я лежу на кровати с закрытыми глазами, а кто-то трясёт меня за плечо и говорит:

– Давай же, пап. Приходи в себя.

Рук у меня нет, так? Открыть дверь я не могу, так как нечем нажать на ручку. А ведь достаточно нажать на неё чем-нибудь, пусть даже не руками, и язычок войдёт в защёлку, открыв мне путь в коридор. Что я там дальше буду делать, казалось не столь важным. Может быть, смогу лягнуть сестричку, если та вдруг объявится, и сбежать, прежде чем она вызовет подмогу. Может быть, меня действительно кто-нибудь где-нибудь ждёт, а я тут… прохлаждаюсь!