Екатерина Гракова - Все больны, всем лечиться

Сестричка.

Ну точно. Кто же ещё?

– Наконец-то вы пришли в себя! – воскликнула она. – Мы уже хотели вас будить! Нам не велено, конечно, но в иных случаях…

– Я и правда уже месяц здесь нахожусь? – спросил я.

Сестричка была хорошенькая, как кукла, от вопроса её реснички совершенно по-кукольному взметнулись к бровям.

– Конечно, правда!.. – И тут же перешла на строгий тон. – А кто вам сказал?

Я посмотрел на руки сестрички. Местные кошки, наверное, удавились от зависти при виде этих когтей.

Ладно, парень с папуасами, поживи ещё.

– Да у меня же все мышцы затекли! – недовольно произнёс я. – Вряд ли это могло произойти за два дня, правда?

Сестричка засуетилась. Зачем-то поправила одеяло на койке, выудила из-под неё тапки и велела мне обуться.

– Я провожу вас в общую комнату, – сказала она. – Вам сперва трудно будет передвигаться, но это пройдёт.

– Ко мне сегодня придёт главврач?

– Кто?

– Ну, этот, как его…

– Вам нужно отдохнуть, отложить все мысли на потом…

– Я уже месяц отдыхаю.

– Побыть среди таких же, как вы…

– Вот это терапия!

– Вам придётся ходить побольше, чтобы поскорее прийти в форму…

– А выпустят меня когда? Какой у меня диагноз?

– Диагноз? – сестричка уставилась на меня. Глаза у неё были как пуговицы.

– Ну да, с чем я сюда попал?

Кукла моргнула.

– Эта информация недоступна обслуживающему персоналу. Когда придёт ваше время, вы узнаете.

– От кого?

– Только один человек здесь знает всё.

– Кто?

– Отрубающий руки.

Она произнесла эти два слова так, словно они были именем.

Имя, которое звучит как профессия, ха-ха.

Сестричка тем временем подхватила меня под руку, будто я был разваливающимся на глазах пенсионером, и повела прочь из палаты, в коридор, по коридору, прочь из коридора через арочный свод, и вот мы уже в огромной круглой зале, потолок которой усеян лампами, а пол – прямоходящими и говорящими существами. Нет, они не лежали, они ходили, но язык не поворачивался назвать их больными: я понятия не имел, действительно ли это заведение является больницей, да и вид у существ был уж больно серьёзный. Разве больные бывают так озадачены чем-то?

Хотя я же вот озадачен!

– В общей комнате вам нужно бывать по три-четыре часа в день, – произнесла сестричка, отпуская меня. – Это полезно для психики.

– А что у меня с ней?

– Это общая терапия. Её назначают всем, кто попадает к нам.

С этими словами она ушла. Я успел поглазеть на её кукольную фигурку, лавирующую между «больными», а потом она пропала из виду. Зато нашлось знакомое лицо.

– О, вот и ты! – сказало лицо, тоже заметившее меня. Дикий по-прежнему был чудаковат. Он вёл себя так, словно мы были давно знакомы.

– А вот и ты, – подыграл я. – Что это за сборище?

– Вообще-то это такие же страдальцы, как мы с тобой. Не слишком-то вежливо так о них говорить…

– Страдальцы? У меня ничего не болит.

– А ноги?

– А что ноги?

– А голова?

– С ней-то что? Я ничего…

– Вот именно. Ничего. Но разве не должно быть что-то? Ну, хоть что-то из реального? Дом, семья, собака?

Парикмахер, додумал я, глядя на шевелюру чудака.

И вдруг я увидел – я даже не берусь сказать, что именно, – увидел, и мне показалось, что волосы у меня на голове встали дыбом – совсем как у моего собеседника.

– Это… это что?.. Как?

Дикий обернулся, лениво окинул взглядом группку отдельно существующих «больных» и бросил:

– А-а, это к ним уже приходил Отрубающий руки. Скоро они покинут нас – во-он через ту дверь.

Он показал, но я не посмотрел – я не мог оторвать взгляд от группки.

Это были безрукие люди. Из плеч у них торчали культи, оканчивающиеся завязанными в узел рукавами, и я подумал – чудовищная мысль! – что рубят здесь выше локтя. И ладно бы просто рубили. Что они сделали с лицами этих людей? Почему на каждом из них написано безразличие? Им что, всё равно, что у них нет рук?!

– Почему они…

– А ты бы что делал, если бы тебе руки отрубили? Веселился бы, что ли? Сильно сомневаюсь.

– Но они же…

– Они ещё живы, всё верно. Но они уже проиграли.

– А была игра?

– Она и сейчас есть. – Он посмотрел на меня, как сканер на лист бумаги. – Мы все играем в неё.

– И… Отрубающий руки тоже?

– Он первый игрок.

Больше у меня вопросов не было. Я просто не знал, что и думать. Кто я и где я? Куда запропастилась моя бессовестная память?

Три-четыре часа в день, сказала беленькая. Чем здесь заниматься всё это время?