Екатерина Гракова: Все больны, всем лечиться

Я присмотрелся. Нет, я не задумал побег через вентиляцию: дыры были слишком малы даже для ребёнка. Но я видел, что отверстие в палату Дикого забито тьмой. Может, он сам проспал? А если сбежал, то как умудрился не заснуть в темноте, в то время как я вырубился при включенном свете?

Это заведение начинало пугать меня.

Где все, кого я должен любить? Где моя семья? Что с моей памятью? Что с моим именем и с именами всех вообще в этой чёртовой шарашке?!

Вдруг в коридоре зазвучали шаги, и я, различив цоканье каблучков, поспешил бухнуться на подушку. Закрыл глаза и притворился спящим, а ровно через секунду сестричка вошла в мою палату. Постояла на пороге – я был уверен, что она смотрит на меня, – выключила свет и вышла. А потом, судя по звуку на мгновение замерших шагов, навестила Дикого. Я силился определить, что она там делает, но у меня ничего не выходило. У него не горел свет, но сестричка пробыла в его палате минут десять. А потом неслышно ушла – неслышно для меня, потому что в ожидании её отбытия я просто уснул.

Проснулся снова со светом. Внутренние часы говорили, что солнце уже взошло, разум отказывался верить в утро без визуальных доказательств.

На всякий случай проверив, что с ногами всё в порядке, я поднялся, умылся над раковиной в углу и стал ждать куклу. Ведь она же придёт за нами, старик? Придёт. Мы не станем задавать ей глупые вопросы, вместо этого постараемся разобраться сами, верно? Верно.

Сестричка не замедлила явиться – как будто где-то в кабинетике только и ждала, чтобы я встал и принял какое-нибудь решение. И когда она повела меня, как беспомощного, в общую комнату, я не проронил ни слова, хотя меня так и подмывало съязвить на тему инвалидной коляски. В конце концов, зачем «больных» водить? Они что, могут по дороге упасть и свернуть себе шею?

Или сбежать. Ну точно.

Сбежал Дикий или нет? Этот вопрос мучил мой мозг до тех пор, пока сестричка не оставила меня в общей комнате и не ушла по своим делам. Я закрутил головой, не надеясь увидеть его среди «больных», и сперва даже не осознал, что действительно не вижу чудака.

Сбежал!

И слишком поздно до меня дошло, что я вижу не всё. Или не осознаю то, что вижу.

Он сидел далеко от меня, на противоположном краю комнаты, сидел как-то неловко и неровно, ранее торчащие во все стороны волосы теперь висели унылой паклей. Компания собравшихся вокруг него «больных» была безрукой, и таким же безруким был он.

Безруким, чёрт побери!

Попался.

Не может быть.

Или если не сбежал, то… его навестил главврач.

А вдруг они подслушали наш разговор о побеге и решили нанести упреждающий удар? Ррррраз – и нет руки. Два – и вторая отлетела.

О боже.

Они могут прийти и ко мне, я ведь тоже хотел сбежать!

Я чувствовал потребность подойти к Дикому и спросить, что случилось, но тело не слушалось. Ноги не шли, руки отказывались взмахом дать о себе знать, голосовые связки разбухли, задерживая рвущиеся слова в груди. Наверное, разумная часть меня думала: «Если я подойду к нему и заговорю, меня непременно вырвет, а главврач с сестричками точно будут знать, что я связан с безумцем».

Может, так и должно быть: ты им – побег, они тебе – отсечение частей тела?

– Дышите глубже, – сказал кто-то рядом.

А-а, снова он.

– Если это моя голова, – я повернулся к старику, – то как я могу позволять делать с другими такие вещи?

– Вы не можете удержать игроков.

– Почему?

– Потому что иногда принимают решения за вас.

– Кто? Отрубающий руки? Сестрички?

– Нет, – старик задумчиво посмотрел на одну из дверей. – Родственники.

– У меня нет родственников.

– Но вы ведь этого точно не знаете?

Я пытался понять, о чём идёт речь, но всё было тщетно.

В этом заведеньице даже свет какой-то сумасшедший.

Все три часа, что отведены были на терапию в общей комнате, я провёл в положении, из которого никоим образом не просматривалась группа несчастных безруких. Старик покинул меня сразу после финального вопроса в голову, и думал я вовсе не о том, чтобы спастись каким-нибудь образом из этого места, а о том, что же всё это означает. По крайней мере, эти мысли были безопасными.

Никто не выйдет отсюда без рук. Рано или поздно их всё равно отберут. И хорошо если руки, а не голову.

На автомате я позволили сестричке увести себя в палату, на автомате лёг, не потушив свет, и так же автоматически вырубился, хотя было ещё наверняка не поздно.

Я не знаю, почему понял, что он пришёл. Открыл глаза, хотя секунду назад ещё точно спал, и увидел над собой лицо. Белое, тонкобровое, ровное, словно штукатурка под мастерком опытного отделочника, это лицо обладало бездонными чёрными глазами, на дне которых сидел я.