Владимир Лим - Цунами, или Смерть приходит на рассвете

Очнулся, почувствовав занесенную над собой ногу. В центре зала люди еще лежали, но вдоль стен, по периферии, уже началось круговое движение к выходу на причалы – люди волокли чемоданы, мешки, упиравшихся детей – почему-то молча, зажимая им рты…

Это было похоже на бегство, великий библейский исход.

Ноги Саши упирались в голые ступни спящей девушки, лежавшей в позе эмбриона, с поджатыми к груди коленями. Во сне она разглаживала юбку на бедрах, ноги ее были загорелы и покрыты тончайшими волосками ковыльного блеска. Эти ноги вошли в сознание Саши как воплощение физического здоровья, крепкого и нежного тела…

Уже пришел в движение почти весь зал, тела оживали, поднимали головы…

– Посадка на «Советский Союз», посадка на «Советский Союз»! – кричал пограничник с улицы в матюгальник. – Приготовьте паспорта и пропуска!

Сашу вынесло к трапу в каюты третьего класса и сдавило чемоданами, локтями…

Саша воспринимал все это с болезненной остротой , как будто вдруг стал изгоем, одиноким путником в сердце урагана, как будто там, за шеренгой пограничников, была пропасть, из которой нет возврата, а матушка останется в том растянувшемся в бесконечность часе прощания на Казанском вокзале, и вокруг будет длиться и длиться летний тополиный день…

А он здесь, замурованный в бетон человеческих тел, под лесом человеческих обнаженных рук, протягивающих паспорта и голубые пропуски в другую жизнь, и не жизнь вовсе, а какой-то ад или рай со свежей могилой отца на краю…

Гудок оборвался неожиданно, так неожиданно, что Саша продолжал его слышать. Загремели якорные цепи над головой. Металлическая стойка, которой он касался голым плечом, вибрировала с такой частотой, что пощипывала как слабый ток. Саша ждал третьего гудка, он лежал и думал: «Сейчас будет третий гудок…»

Уже потом, когда он выйдет из клети, в которой пассажиров переносили на опасно взлетавшую вдоль борта парохода баржу, Саша вспомнит ожидание третьего гудка и удивится этому маленькому знанию, приобретенному в глубоком детстве и проявившемуся сейчас с такой естественной силой.

Мальчик лежал на коленях Русяя, уткнувшись ему лицом в живот. Русяй придерживал неровно стриженный ножницами затылок Мальчика и смотрел в море, на катер с красным фонарем на мачте и баржу.

Перед катером, возле самой прибойной полосы, горел костер. У костра три курибана 1 1 Курибан – это рабочий на пристани (японское слово, получившее распространение на советском Дальнем Востоке) сидели на толстых косах морской капусты, выброшенной в шторм, и подсушивали у огня портянки.

Люди на берегу и барже ждали пароход.

Мальчик прятался от Мачехи. А Мачеха пряталась от него на барже. Она, должно быть, не хотела, чтобы он увидел ее раньше времени и рассказал отцу.

Она уезжала с Бригадиром. Это из-за него отец облил Мальчику лицо кислотой, так говорил Русяй.

Мальчик считал виноватым во всем себя. Это он взял кислоту на старом японском складе, кислота была в ампулах, и им нравилось кидать ее в стены, заборы. Кислота разъедала дерево и оставляла коричневые пятна. Однажды брызги кислоты попали на морду знакомой собаки и прожгли ей шерсть, собака заплакала, и Мальчик вытер ей нос пионерским галстуком. С тех пор он носил дырявый галстук, дырка стала еще больше, потому что Мальчик любил засовывать в нее палец.

Несколько ампул Мальчик спрятал дома.

Он спал в тот день и проснулся от криков Мачехи в коридоре. Он выглянул туда и увидел отца, замахнувшегося на нее ампулой. Мальчик закричал: «Кислота! Кислота!» и повис на руке отца, успев закрыть глаза.

Кислота была сначала холодной, а потом – горячей… Очнувшись, Мальчик сказал: «Я больше не буду…»

На палубе парохода дрались.

Пушкин увидел, как вахтенный у клети ткнул в какого-то маленького человечка фонариком. Человечек упал. На вахтенного кинулась сзади, оседлав его, крутобедрая рослая рыжеволосая красавица, вахтенный

попытался стряхнуть ее на палубу, крутанув торсом. Женщина закричала, вахтенный схватил ее за шею.

Пушкин, сбросив рюкзак, подбежал к вахтенному и ударил его по руке. Вахтенный выпустил женщину и толкнул Пушкина в грудь.

И тогда Саша ударил его, непроизвольно, но коротко и резко. В мгновенье, когда парень падал, Саша ухватил взглядом его шею, тонкую, почти детскую…

Пушкин пожалел о том, что ударил человека, он склонился к вахтенному, желая помочь, но отшатнулся в изумлении – рыжеволосая, придерживая свою тяжелую грудь, пнула вахтенного в голову, следом за ней, подпрыгнув от нетерпения, маленький человечек несколько раз ткнул ногой лежавшего. Пушкин оттолкнул его, краем глаза заметил что-то летящее на него и отпрянул. Обожгло ухо. Кто-то, промахнувшись, навалился на Сашу. Саша, освобождаясь от него, резко шагнул в сторону и увидел еще одного, с грозной мощной шеей, в тельняшке на широком торсе.