– Я не могу прописать вам никаких микстур в домашних условиях. – схитрила Гириян: – Если вы хотите пить лекарства, вам следует прийти ко мне на приём в больницу.
– Я не могу. Вы же прекрасно всё знаете. Мы приедем завтра? В смысле к вам домой, а не в лечебницу.
– Да, буду ждать вас. На будущее я составлю определенный график наших встреч.
– Валерик, иди ко мне. Одеваться, Валера! Валерка, ты меня слышишь? – не дозвавшись сына, мать повернулась к доктору: – Ну во как это понимать? Слух у него мы проверяли. Он слышит. Почему он не идёт? Что это? Каприз? Протест? Мстит за что-то? Речь не понимает?
«Она обращается к нему, как к собаке.» – отметила про себя женщина не преставая сомневаться, правильно ли она сделала, взяв такого пациента. С самим мальчиком не предвиделось сложности, а вот с его матерью. Врач не первый раз сталкивалась с отрицанием диагноза родителями, но такая неприязнь удивляла даже её.
– Он умеет слышать. Однако не всегда может сосредоточиться. Сейчас он сосредоточен на игре с моим ковром. Нас с вами нет в спектре его внимания.
– Другие дети не такие! Ну неужели правда, что от этого нет лекарств?
– Вот вы развода боитесь. А ведь многие женщины живут одни и детей сами на ноги поднимают.
– Другие могут хоть на луну летать. Мне то какое до этого дело? К чему вы это?
– Он бы тоже вам так ответил, если бы мог. Послушайте, ну вы же не просите у меня пилюлю от страха? Представьте, как было бы хорошо. Выпили её и совершенно не боитесь развода.
– Есть такая? Тогда – прошу – дайте мне две!
– Что же ты делал с моим ковром? – Спросило у меня чужое лицо.
– Считал
– Ответил! – Воскликнула у меня за спиной мама.
Вокруг меня распростерлась бесконечность. Куда не посмотришь свет – чистый, нежный. Ни надо никуда идти, ни надо ничему противиться. Ещё немного и мир примет меня таким, какой я есть. Таким каким родился. Я – один! Воздух вокруг меня полон обещанием, что никто не притронется ни к моим рукам, ни к другой какой-либо части моего тела. Можно смотреть и не натыкаться на чьи-то глаза. Один – но не одинок. Сейчас весь мир принадлежит мне и только мне. Можно выбросить руки в стороны, и они не встретят преград. Птицы умеют летать, люди нет. Зато они могут раскидать в стороны конечности. И это приятно. Мне как будто дана гарантия, что ни чей голос ни ворвется в моё пространство, чтобы я не сделал. Все громы и молнии разогнаны по тёмным углам лёгким ветерком. Он просто подул на меня и опустил заслон неприкосновенности. Так интересно сейчас делать то, что хочу именно я. А я – жажду дружбы! Мои друзья, вы тоже со мной в этой бесконечности? Ну конечно – я вас вижу! Я вас слышу! Мне с вами ничего не страшно!
1351351313513513 – ступень за ступенью можно чертить цифры на доске и сойтись в цифре 44.
1262462412624624 – мир звуков остановился в цифре 2. Засомневался? Пошел дальше?!
7252452472524524 – в итоге 20.
1351351313513513 – и снова 44.
1263663613636636 – 17?
1262462412624624 – конечно 2!
Цифра 4 – стабильность и защищенность, цифра 2 – простота и чистота. Совсем скоро я смогу быть тем, кто я есть. Совсем скоро… Иначе бы этот свет не пришёл бы ко мне, таким чувством, которое предвещает что-то хорошее – ванильный зефир из маминой коробки, скольжение мела по папиной доске, тихая молитва бабушки в углу комнаты.
Мужчина увидел открытую дверь в кабинет и разозлился: «Кто посмел? Неужели Ирка?!» Подойдя ближе, он услышал знакомую музыку Баха.
– Прелюдия и фуга до мажор. Хорошо темперированный клавир. – лицо его разгладилось, и он осторожно заглянул в дверь. На ковре в кабинете сидел четырехлетний мальчик и раскинув перемазанные белым руки слушал божественную мелодию. Рядом с ним лежала исписанная мелом доска.
– Совсем как я. Как мы с ним похожи. Идеальный слух и любовь к точным наукам. – растрогано произнёс профессор и тихонько отошёл от двери: – Пусть слушает. Пойду – поем. Чудное жаркое осталось после обеда… Правда надо Ирке сказать, чтоб ставила ему концерты классики в зале. Вместо мультиков. По моему кабинету шастать не к чему все же. Мало ли куда залезет.
Когда отец вернулся в кабинет, его сын уже спал, подложив ладошки под щеку, покрытую белесыми мазками.
– Ира, унеси его на диван. – позвал профессор жену.
– Весь измазался мелом! Его надо умыть и переодеть. – по голосу женщины было слышно, что она не разделяет умиление отца сыном.
– Не надо! – властным жестом мужчина предотвратил её попытку разбудить малыша.
Читать дальше