Тамара Сальникова - Узнай, что значит быть мной… Мир создан так, чтобы в нём удобно было большинству. Мне неудобно – значит, я умру?

Женщина обернулась к дивану, куда посадила сына, но там его уже не было. Зимний праздник похоже мало его увлекал.

– Витя билеты принёс на ёлку в клубе. – Обратилась она к матери с разговором.

– Сходите, танцы – дело молодое.

– Мама! На утренник, а не на огонёк. Это с Валерой идти надо. Страшно мне, ещё день рождение не забылось.

– А где он кстати? Валерик…

– Да, кто его знает. Видишь не сидит тут, не понравилось ему дерево наряжать.

– Не пойдёшь значит?

– Нет.

Но вечером муж принёс большой свёрток, в котором лежало красивое иссиня-чёрное платье с люрексом. То самое, что она присмотрела намедни в ГУМе и в тон ему изящные туфельки лодочки. Наряд безусловно нуждался в выгуле, на вечеринки профессор жену не водил и кроме как детского утренника, ей было негде его показать. Вместе с платьем лежал и костюмчик из белого плюша. Сыну была предписана роль зайчика. Ирина решилась и в назначенный день нарядив себя и прихватив сына в одну руку, а пакет с одеждой для него в другую, поехала в клуб. Однако детский наряд в тот день так и остался невостребованным, Валера не позволил надеть его на себя. Именно там, среди всеобщего детского гомона и веселья женщина безвозвратно осознала, как её ребёнок не похож на его сверстников. С потерянным лицом и огромными заплаканными глазищами – он смотрелся чужестранцем среди всех этих красных шапочек, лисичек и мушкетеров. От того и она сама себе казалась тоже чужой для всех. «Безрадостный Новый год.» – думала она: – «И впереди беспросветная тоскливая жизнь»…

Она даже не замечала, насколько все дети разные. И что в одном углу плачет маленький Пьеро, которому не по душе шумное сборище, а в другом крошка белочка, раздраженно вырывается из рук своей бабушки, не желая водить хоровод. Ирина видела только облик своего ребенка, и он был не таким, каким ей хотелось. Изящные, тонкие черты его лица портил сведенный в полосу рот. Белые длинные кудри вились почти до плеч, делая похожим его на девчонку. Но подстричь Валеру было делом нереальным, при виде ножниц он прятался во все щели квартиры, откуда вытащить его юркое и болезненно худое тело не представлялось возможным потом часами. Что бы не стричь ногти, малыш сгрызал их под корень, от чего его пальцы были изуродованы заусеницами и кровоточащими ранками. Дополнял картину взгляд в пространство, как бы сквозь людей и предметы. Что он видел? О чем он думал? Понять было не возможно и от того вдвойне страшно. Так людям внушают ужас любые странности, особенно если есть подозрения, что они граничат с повреждениями психики…

Тот единственный в моей жизни утренник я почти не запомнил. Хоть это для меня необычно, так как про многие моменты из своей жизни могу рассказать так, как будто всё было вчера. Толи мне было совсем уж плохо, толи как-то запредельно скучно. А вот ёлку в нашей гостиной я помню, как сейчас. Через лет пять я прочёл в книге, что смола её называется живицей. Густая и вязкая, она служит живым пластырем для дерева. От того у неё такой лекарственный, сладковатый аромат. До последнего, уже на пороге гибели ствол лечит себя и жизнеутверждающий запах хвои смешивается с тлетворностью надвигающегося засыхания. Не думаю, что у ели есть душа, но дышать трупом даже если это останки растения все равно неприятно. Срезанные цветы так же пахнут тленом. От того и мертвых букетов в вазах я не люблю, не понимаю, от чего их называют «живыми». Многим людям нравятся, как сосновые, так и цветочные ароматы уже загубленных организмов, не всем дано слышать веяния прощальных тонов уходящей жизни.

Всю новогоднюю ночь я, не желая находится в зале, проплакал в своей комнате. На том праздники в нашей семье и закончились, а мама окончательно приняла решение отвезти меня к врачу. Хочу ли я? А меня не спросили. Позволит ли папа? А ему не сказали. Мама после разговора о разводе, принимала такие решения самостоятельно.

– Я знаю почему вы пришли ко мне. – Невысокая женщина в модных для того времени джинсах и водолазке под самое горло, смотрела на свою собеседницу с готовностью начать слушать её рассказ. Врача предупредили, что на приём придёт жена известного профессора с не совсем обычным ребёнком. В чем его необычность детский врач – психиатр Любовь Эдуардовна Гириян поняла сразу же. Очень знакомым было поведение мальчика, который предпочел не заметить её приветствия, обращенного к нему. Она усадила малыша на пол, к коробке с игрушками, которые он тут же начал доставать и расшвыривать вокруг. Наблюдая попутно за его поведением, врач пригласила присесть мать пациента на диван. В виду особого исключения и плотного конверта с пешкешем, приём велся у неё на дому, для соблюдения обязательного условия – полной конфиденциальности.