Сергей Колчин - Еврейское щастье

Пятерка змейкой объехала шлагбаум, и минут через десять мы были у здания аэропорта. Вслед нам летел неумолкающий гул клаксонов, наполняющий ликованием мою душу оседлую.

Паренек проводил меня до окошка регистрации, убедился, что мы не опоздали, и протянул на прощание руку.

Какое в такой ситуации может быть рукопожатие! Просится троекратный поцелуй. По нашему, по-русски. Облобызал я спасителя и спрашиваю на прощание: «Ты кто?»

– Я младший брательник областного начальника ГИБДД. Меня специально к вам прикрепили. Из уважения. Чтоб без накладок.

С таких слов, от такого его откровения, я теперь иначе оцениваю свое пребывание в Энске. Не нахожу больше ничего зазорного в том пребывании. Наоборот даже. Ни к каждому ведь такое отношение повышенное. Будет, что деткам рассказать. Когда те вырастут, конечно. Дай боже им такого же еврейского щастья, как у их папочки любимого!

Воспоминания о земле сибирской

В свой законный выходной решил подкалымить себе на мелочишко, детишкам на сладости. Тем более, имеется на такой случай у меня постоянный клиент. У него ребятенок малый, так вечно в квартире непорядок – стены постоянно изгажены, потолки в желтых разводах – мальчишка ведь.

Прихожу, шапку из «Труда» сложил (признаюсь, «Труд» – моя любимая газета. Там бумага плотная), и за кисть. Тут в детской ребенок разволновался, а папаша успокоить его не приспособлен. Носится туда-сюда по комнате с мальцом на руках, в ухо ему непрестанно свой вчерашний перегар вдувает. А дите не унимается, орет, как потерпевший. Будь моя воля, врезал бы я родителю по голове, авось ребенок и угомонился бы с изумления. Но тут прервала мои размышления на тему воспитания подрастающего поколения некст вибрация моего Гольдфиша. Чувствую по ритму – Шнипперсон. Тут третий глаз у меня проснулся, веки открывает и чревовещает язвительно: «Кончилась на сегодня твоя халтура, Соломошка. Зря только шапку газетную мастерил».

Так и есть. «Слетай в Красноярск, Соломончик, – велит Яков Моисеевич. – Там маляр ногу подвернул, и областном управлении Минздрава один лестничный пролет недокрашенный теперь весь вид нарушает».

И вот ведь что обидно, знает многоуважаемый прораб мой, что Соломон страсть, как не любит чужую работу доделывать. Там могут такие косяки образоваться, что порой лучше все площади перемалевать, чем одно место облагородить. Но, с другой стороны, каждому такое задание не поручишь. Кто, если не Соломон его верный? Не привлекался, не состоял, кредо – всегда.

И еще повис в воздухе вопрос, кто в мое отсутствие американскому послу петицию с требованием всеобъемлющего запрета Куклусклана вручать будет. Не Давид же Маркович, бухгалтер наш в нарукавниках потертых? Я давно в недоумении, за что такого на должности удерживают. Не за пейсы же?

Нуждается в объяснении, почему я Красноярск Энском не шифрую. Причины же вот какие: в ходе повествования мне предстоит побывать в знаменитом поселении Шушенское и на Саяно-Шушенской ГЭС, так что конспирируй, не конспирируй, а любой вычислит, что в Красноярске Соломон был, там малярствовал.

С вашего позволения, все перипетии моего путешествия до Красноярска я пропущу, замечу только, что ВИП-зал в тамошнем аэропорту никуда не годится. Пора стены там подкрасить и много чего еще ремонтировать.

С аэропорта велел себя сразу к месту недоделки доставить, я всегда люблю с фронтом заранее определиться. Прикинуть так и этак. Смотрю, и в самом деле, всего-то один пролет в шпатлевке. Вроде пустяк, а пристойность учреждения уже не та. Ну да ладно, приведу его в удобоворимость. Это мне вообще на один зубок. Краски в нужный колор смешал, кисть макнул, но тут кто-то за рукав меня дерг. Оглянулся, смотрю, стоит солидный человек в приличном даже костюме от Бриони, седина на висках, перстень золотой с печаткой, а на печатке той гиппократова чаша. У змеи глаз – алмаз в полкарата. На галстуке булавка с рубином. Тоже немалой ценности вещь.

Мужчина представляется главврачом всего Красноярского края и делает вашему покорнейшему слуге заманчивое предложение. «Позвольте, дорогой Соломон Абрамович, пригласить вас на экскурсию в Шушенское. Кто там не был, тот не видел края нашего сибирского. Вертолет уже заправлен, трясется на всех парах».

А почему бы и нет? Когда ко мне с открытым сердцем, так и я завсегда. Ничто человеческое мне не чуждо.

Вертолет на меня большое впечатление произвел, раньше на таких летать не доводилось. Одно слово – Черная акула. С одной стороны фюзеляжа – красный крест, с другой – полумесяц. На хвосте – звезды Давидовы.