Сергей Колчин - Еврейское щастье

На границу подъехали ближе к вечеру, после трехчасового намаза.

Дивлюся, знакомый таможенник в носу у себя шмонает. Делает вид, что не замечает нас с Арафаткой и лендровером. Досматривать не идет. А что, я вас спрашиваю, с Украины тащить? Какие такие незалежные залежности? Тут фура подоспела на Европу. Таможенник к ней прицепился. Так само собой разрешилась неловкость промеж нас троих.

Поэтому подошел ко мне только пограничник. Паспорт проверил, хотел было отпустить, но попутал чего-то и права попросил. Протягиваю ему временное разрешение, так беднягу перекосило всего. На кипеж потянуло.

– Кто вас в Украину пропустил? Без прав нельзя! – вспомнил он русский.

– Ты пропустил, – не растерялся я.

– Шо ты брешешь?

– Я ж тебе сто долларов дал!

Пограничник досадливо махнул рукой и выпусти-таки за пределы. Наконец-то мы дома! С Арафаткой и лендровером моим заднеприводным.

Возвращаюсь в Москву весьма довольный, что поручение Якова Моисеевича хорошо исполнил. Едва МКАД пересек, как руки зачесались. Правая по мастерку скучает, левая – по валику. Обыкновенное дело. Я без работы долго не умею.

С Арафаткой мы с того времени частенько встречаемся. Мне ее Яков Моисеевич, когда сам не может, выгуливать доверяет. Только в наморднике, это уж вынь да положь! Я ее планирую со своими детками познакомить. Когда те вырастут, конечно. Дай боже им такого же еврейского щастья, как у их папочки любимого!

Случай в Энске.

Стою я на стремянке, стену домалевываю, как подходит ко мне прораб наш Шнипперсон Яков Моисеевич собственной внушительной персоной. «Вижу, – говорит, – Соломон, что работу свою ты закончил. Окажи милость, мать твою перемать, слетай на денек в Энск. Там наш (в этом месте его слова привести мне воспитание не позволяет, пусть будет „пипи“) субподрядчик в гостинице косметику делал, так забыли стенку одну в туалете докрасить, луч поноса им немытый».

– В мужском? – задал я вовсе глупый, недостойный моего происхождения вопрос.

– В том то и беда, что в женском, будь он неладен, – огорошил меня Шнипперсон. – Так что без тебя, Соломоша, никак.

Вот те на! А как же день рождения у Кобзона? Накрылось, выходит, день рождения у Кобзона. Теперь обидится народный аж всей эсэсэрии, хоть никакой вины за мной нет. Это все Яков Моисеевич удумал.

Звоню имениннику с тяжелым сердцем и грустью из-за того, что из-за клозета недокрашенного такого человека огорчаю:

– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!

– Привет, Соломоша, шалом, дорогой. Гутен абенд, монами! Салям помалейкум.

– Вы уж простите меня, но на ваш день рождения никак не смогу, – без подготовки огорчаю я великого певца современности, ну да он в Афгане был, выдержит сердце. – Шнипперсон в командировку посылает. Но подарок за мной, даже не сомневайтесь. Уже завернул икону Грека из личной коллекции. Иоанн Предтеча. В хорошем состоянии. И визу американскую обещают для вас на днях. Я в Госдепе справлялся.

– Как же так, Соломончик? Все ж гости оповещены, что ты будешь. Испорчен праздник.

– Вы же знаете, что если Шнипперсон посылает, то спорить бесполезно, а то еще дальше пошлет, откуда вовсе не возвращаются.

– То-то и оно, что знаю. Ладно, воротишься, отзвонись. Посидим в хорошем ресторане. Вина попьем. Спою твою любимую.

Расстроился я очень, что самого Кобзона огорчил. Вместо Славянского базара мне теперь полтора часа в самолете трястись. В Энск только небольшие летают. Старье внутренних авиалиний. На них весь металлолом оживает. В бизнес-классе кресла чуть шире обычных, наш экскаваторщик Изя Обершмуклер, пожалуй, едва ли поместится, а хавчик, так и вовсе одинаковый, что для випов, что для простых граждан, невыдающихся ничем. Стандартный антижелудочный набор.

Кое-как долетел. Чудом не вырвало на трапе.

Встретили меня отвратительно. Какой-то патлатый парнишка с приплюснутой харей держал табличку «Соломон». Я к нему, так этот недоношенный привел меня к вшивой облупленной пятерке с вмятиной на капоте. Отвез в «Интурист», так не поверите, там даже полулюкса нет. Вселили, как последнего чмошника, в номер высшей категории. Это что-то! Туалет и душ совмещенные, компьютера нет, климат контроля нет, халат один. С дыркой в кармане! Двадцать телевизионных каналов, из них только два спортивных! Минибар полупустой. Каюсь, вспомнил тут нехорошим словом Якова Моисеевича. Удружил!

Кто останавливался в эмиратском Интерконтинентале, тот меня поймет. И уж, можете не сомневаться, никакого сравнения с президентским номером в Рэдиссон Славянская. Я там как-то завис с одной привередливой барышней, так хотите верьте, хотите нет, но после моя спальня в Горках мне не очень казалась соответствующей, хоть та породистыми деревьями отделана и меблировка заграничная не из простых магазинов. Все по спецзаказу доставлено. Собирали самые, что ни на есть, натуральные немцы – носители языка, а я на них покрикивал. Те даже не кривились, только битте щен, данке щен. Яя. Гут, гут. На обед я им пиво разбавленное выставил. Пили, как миленькие, оккупанты недообрезанные. Вот бы бабушка Рахиль порадовалась, кабы дожила.