– Хорошо сказала! – невольно рассмеялся мужчина. – Иностранных и престранных дел…
– Невелика важность, что обмолвилась! – с жаром перебила его старуха. – Ты мозгами-то раскинь, лучше времени для женитьбы у тебя не случится! Сколь годов ты по столицам, по заграницам проскакал, в родные места по три года личика не казал. А сей же час Господь тебе отдохновение послал, покою дал… Вот ты, батюшка, смеяться изволишь, а ничего важнее для людей, окромя семьи, и нетути. Ты в возраст для женитьбы самый наилучший взошел, опять же, невест вокруг море разливанное, без женихов томятся. И приданым пренебрегать не след – у тебя имение хоть и крепкое, а все ж невеликое. Поезди, голубь мой, по соседям, погляди, осмотрись!..
– Так ты ж, Игнатьевна, небось, всех невест уже повидала, знаю я тебя! – усмехнулся Алексей Афанасьевич. – Никого легче тебя на подъем нету. Давай, рассказывай уже… Все равно делать нечего.
– Ну, давно бы так!
Старуха оставила пряжу, пересела к барину поближе и заговорила быстро, словно загодя речь заготовила:
– Невест много, но для тебя подходящих, пожалуй, только одна станет. У Подчегаровых ажно пять девок, одна за другой, цельный выводок, но нам ни одна не годится. Все долговязые, долгоногие, и глаза косые. Чего ты смеешься! Ей-богу, один глаз прямо, а другой к носу глядит. Только и чести, что батюшка генерал-аншеф… У Краснянских одна, но тоже с изъяном. Нет, у ней глаза ровные, и стан такой полненький, кругленький, ровно у гусочки. Так родители не хороши…
– Глаза косые?
– Ты хоть смейся, соколик, да слушай. Батюшка у ней великий картежник, а жена мотовка. Все деньги, что от родителей достались, вчистую просадили! Чего у них только в Красниково не заведено – и олени в пятнушках с великими рогами бродят в загоне, и вода с брызганием, и кусты всяко стриженные, вроде как фигуры… А имение заложено-перезаложено, и за дочерью окромя барахла ничего нет. А главнее всего, что с дурного поля хороших семян не жди.
У энтих, что сбоку нас Комаровку купили, и вовсе дочка привенчанная. Да знаешь ты, позор на всю губернию случился – у живого мужа жену увозом увезли. Ну, муж у ней был, пил, правда, но до шатания, а как полюбовник жену увез – до валяния пить начал. У этой, прости Господи, парочки, дите народилась, дочка та самая… Законный муж вскоре от пьянства помер, они и обвенчались. Но из добрых женихов к байстрючке никто никогда не посватается.
Супруновы получше будут, но ихнему дворянству без году неделя – при матушке Екатерине из купцов выбились, завод полотняный настроили. Да теперь паруса не особо кому надобны, вот и захирел заводишко… А твоё дворянство столбовое, не чета ихнему.
Видя, что барин досадливо отмахивается, Игнатьевна торопливо продолжила:
– Вся тебе статья к полковнице Щелыгиной ехать! У ней две девки – одна дочь, другая племянница. Вот племянница-то нам и надобна!
– Отчего ж не дочь? – поинтересовался, улыбаясь, Алексей Афанасьевич. – Стара, что ли?
– Одногодки они, одной уже семнадцать годов, а другой, племяннице-то, после Благовещенья сполнится. А отчего не дочь – сам поглядишь. Нет, дочерь вся при полном параде – и с глазами, и со всем прочим. Но вертуха, каких мало! Должно, мать ее избаловала с малых лет, ни в чем не отказывала. Племянницу строже содержит, у ней и комнатка победней, и из прислуги одна горничная девка, и одевает ее поплоше. Сирота она, дочь старшего брата. Марья Спиридоновна, полковница, по себе Мерцанова, вот и племянница, Софья, Мерцанова тож. Ты по заграницам своим разъезжал, когда энто несчастье приключилось.
Поехали Мерцановы, отец с матерью, в страстную неделю в дальнюю деревеньку, уж не знаю, какая надобность в такое время в путь их стронула. Случилось им реку переезжать, а лед уж посинел, оттепель стояла. Им бы до моста крюк сделать, да кучер обнадежил, что переправа крепкая. Вот на самой середине лед и подломился под лошадьми, а они сани за собой утащили. Кучер, подлая душа, выплыл, а седоки оба-два на дно ушли – не успели из-под полсти выпутаться. Полсть тяжелая, медвежья, со всех сторон подоткнута. Мужики берегом ехали – видали, а помочь не поспели. Так Софья осиротела да к тетке и попала.
Живут в Щелыгино на широкую ногу, окна большие, даже сени стеклянные. В дому тоже богато – зеркала кругом, лампы, вазы порцелинные, потолки высокие, расписные.
– Ты и дом осмотреть уловчилась?
– А как же, батюшка, время коротала, тебя дожидаючись. Еще по-теплому к щелыгинской ключнице наведывалась – квас она умелица отличный квасить, из белых сухарей с изюмом да с померанцевыми корочками – шипучий да вкусный, что твое французское вино. Так ключница мне потихоньку все и показала – и дом, и двор, и сад. Только сад мне не глянулся – всё дерева саморослые, несоженые, без порядку, без строю, а так ничего, чисто, и трава стрижена.
Читать дальше