Михаил Устинов - Обратная перспектива

Когда зазвенело в ушах, он машинально подошел к двери. За порогом стояла жена, ногой поддерживая чемодан.

– А где лыжи? – ничего лучшего не мог он придумать.

– Лыжи? Зачем нам лыжи? – Она шагнула к нему, пала на грудь. – Я все знаю.

Чемодан поколебался и тоже упал.

Такой ночи Борболин еще не знал.

Лодка неспешно плыла, миновали край света, достигли края тьмы. Там оказался серебристый залив. Где-то далеко, как в каменном тазу, перекатился гром. Но затихло без последствий, обошло стороной.

В саду за домом мама варила варенье. Из-под донышка ложки – он не успевал донести до рта – срывалась оваловая капля.

Уже вынесены вещи, в опустевшей комнате – лишь осадок лета, то, что вспомнить через тридцать лет. Пыльный прямоугольник на месте дивана, и свет не прикрыт абажуром.

На берегу озера, уроненного с неба, тень жены была прозрачна, и сквозь нее темнела трава. На берегу озера, где дождался и переживал чуть скошенную солнцем и восстановленную памятью тень, складывалась вечность, обрамленная мигом, когда дождь внезапно по воде, траве, пыли, – и он обнял ее, хоть чуть-чуть защищая руками.

Только однажды он споткнулся, начав было: «Не понимаю, как Жибрунов…». – «Не думай об этом. Все равно у тебя премия маленькая, – сказала жена, лодка черпнула воды, но тут же выправилась: – А я тебя все равно люблю. Ты – настоящий… Можешь закурить, если хочешь», – добавила она, помолчав.

Лодка качалась, открытая звездам.

Жибрунов поглядывал с улыбочкой.

– Пойдем покурим? – предложил, напрягшись, Борболин.

Но когда вышли на лестницу, Жибрунов опередил:

– Ну, приговоренный, как себя чувствуем?

Борболин отупел, но все-таки собрался:

– Зачем ты это сделал?

– Что? – посмотрел Жибрунов непонимающе.

– Зачем голосовал?

– Чудак-человек, а ты не голосуешь? Мало ли за что голосуем.

– А выступал зачем?

– Ты даешь. Ну выступал. Это здесь я могу сказать: молодец, Колька, не ожидал! А ты и вправду так и выдал ментам, что композитор?

– Я тебе не Колька! Убери руку! – Борболин дернул плечом.

– Хорошо, хорошо, не сходи с ума.

– Это ты сошел с ума. – Борболин приблизился к нему. – Ты что, думаешь… думаешь… – и, не находя слов, неловко, раскрытой ладонью, ударил.

– Коля… – Тот поднес сигарету ко рту, но затянуться не удалось.

Борболин переступил и почувствовал надежное равновесие, особенно удачную точку опоры. Из прежнего ничего что-то раскручивалось, вырывалось. Жибрунов зацепил урну, та опрокинулась и, переждав мгновенье, загрохотала по ступеням.

Выбежали из соседних комнат, замерли, не решаясь вмешаться, так Борболин был велик.

«Остановите его!» – человеколюбиво взвизгнула Ираида. Борболин принимал как должное свое тяжелое ликование. Сигарета наконец вылетела из пальцев Жибрунова, осыпаясь искрами.

Борболин почувствовал себя, как какой-нибудь древний бог, и тогда ему стало скучно.

Версия о сумасшествии Борболина сразу была отметена. Начальник вызвал его к себе.

– Пишите по собственному желанию, – проговорил он.

– Нет, – отвечал Борболин.

– Тогда придется по статье.

– Я свободен? – сказал Борболин.

Возвращаясь домой, он бережно нес свою любовь, справедливость и силу. Ему было покойно и вольно. Но дома жена уже собрала чемодан.

– Я так больше не могу. – (Как быстро, однако, разносятся вести!) – Как ты мог – из-за какой-то премии…

Он не в силах был что-либо объяснить. Он понял, что испытал в минувшую ночь и еще не успевший завершиться день едва ли не все, отпущенное человеку, и чувствовал так, будто пережил себя лет на пятнадцать.

Назавтра Жибрунов подошел как ни в чем не бывало.

– Старик, поговорил о тебе с шефом. Ты еще можешь подать по собственному желанию.

Жили-были муж да жена. Складная пара, и даже имена выпали им одинаковые, а потому жену называли Саша, а мужа – Саня. Дом не то чтоб полная чаша, но «запорожец» имелся. Квартирка вот маловата, зато окнами на залив, да на двоих и такой хватало. А детей у них не было, хоть любили, что называется, друг дружку. Саня даже гордился – отбивать пришлось Сашу. Драться даже – все, как водится, вплоть до того, что Петр, говорили, начал спиваться.

Хотелось вот только ребеночка. Врачи темнили, мол, что-то повернуто у Саши не как надо. Смирились почти. Все ж таки достоинство слесаря высшего разряда, да и торговый работник весьма уважаем.

Жили себе и жили, пока – смех и грех – не угодила Саша под собственную машину. Саня ехал из гаража к дому, чтоб прокатить за город, и засмотрелся на ребятишек, возившихся у котлована. А она вышла встречь и тоже туда глядела.