Liudmila Matveeva - Поцелуй меня, Иуда! Дорожная повесть. Странная дружба

Те, сыночки, в свою очередь вырастают с чудовищными комплексами и продолжают тыкаться в эту жизнь далее по уже проторенной родительницей дорожке. Но не по собственной «доброй воле», а с затаенным смыслом «не быть такими, как» – или резко наоборот.

А чем все это кончается, можно легко узнать по России, по ее измученному самими собой скопищу судеб, где все всегда было «не как у людей».

Оттого-то и интересно жить в России, господа, да только не тому, кто там родился.

Но – разве же можно убежать от родной маменьки в парижы?

Простите, Ирочка, за длинную тираду. Более не буду Вам докучать. Спокойной ночи!

Поцелуй меня, Иуда!

Ч. 2 Бабская лавА

Часть вторая: Бабская лавА.

Вот, например, Отто Вайнингер, работа «Пол и характер»: сам автор был гомосеком и рано покончил с собой, раньше даже нашего Лермонтова – в 24 года. Он делил, бедный, всех женщин лишь на 2 категории: «мать» и «проститутка».

Мне кажется, в русском быту есть некая тенденция к слиянию двух этих основных типов в один: «мать – блядь». Потому как слово «проститутка» в старом российском понимании все-таки не подразумевало профессию (ныне у вас, кажется, даже ставшую почетной и престижной) или же способ зарабатывания денег собственным телом, нет.

Слово «проститутка», или его народный вариант « простигосподи», а также излюбленный эвфемизм тогдашних советских образованцев: «профурсетка» – указывало, скорее, на основную черту характера и манеру поведения некоей отдельно взятой русской женщины, по- простому – шалавы.

Я вспоминаю любимый анекдот моего прежнего начальника:

«Взяли на работу молодую девушку, серьезную, деловую, симпатичную. Проходит неделя, и мужики в курилке ее обсуждают: «Слушай, она тебе еще не дала? – Нет. А тебе? Тоже нет? И мне не дала. Вот былять!»

Я знаю, что мою бедную любимую мать и в молодости ее, заглазно, и даже после ее смерти – причем, те бабы, которым она, вроде, и дорогу-то никогда не перебегала – называли проституткой.

Видимо, от бессилия собственного.

Ведь была Аллочка, а впоследствии – Алла Николаевна – очень хороша. И при этом – абсолютно холодна к своим мужьям: и к моему отцу, и к отчиму. Отец от этого, вроде, – если верить его сестре, умершей вот недавно моей тетке, – сильно запил, и мама выгнала его, когда мне было три года.

С отчимом моим Аллочка рассталась в мои тринадцать лет.

Может, сама бы она его и не сдвинула бы с места – ведь был уже у нее второй, их общий ребенок, мамин сын и мой брат, Игорь.

Однако, отчима буквально «выперла» из нашей семьи родная подруга матери Клавка, Клавдия Васильевна, любившая мать мою «крепче любого мужика» – да, представьте, вот такая лав-стори произошла.

Выперла – потому что победила его, буквально, – в драке.

Сцепилась с ним, плотным крепышом, почти на равных, в смертном бою на лестничной площадке около нашей квартиры, при открытых дверях соседей, выскочивших на яростные, звериные просто, рыки и полупьяные вопли этих двоих, дерущихся насмерть

«за бабу», под истерические взвизги моей бабушки:

«Боря, не надо, убьешь ее – дадут, как за человека!»

И тут же: «Клава, уходи домой, ты пьяная, завтра придешь, как прочухаешься!»

Поцелуй меня, Иуда!

Ч. 3 Что это за любовь?

Часть третья. Что это за любовь?

Что это была за любовь? Не знаю.

Но мне было страшно, и чем старше я становилась, тем ужаснее было в свои тринадцать —четырнадцать лет ощущать в душе как нечто жутко-раздвоенное, нереально-сумасшедшее все то, что происходило с моей родной мамочкой – кошмар сидел во мне, инстинктивно и истерически вызывая тошноту и боли в сердце при каждом безобразном взрыве эмоций у взрослых.

У нас во дворе жили две странные женщины, сейчас их можно было бы отнести к категории «бомжих», хотя жилье у них было, и числились они двоюродными сестрами.

Но одеты они были в какие-то обноски, в лохмотья почти.

Обе всегда поддатенькие. Ходили только под ручку, причем, одна, более-менее «миловидная» когда-то, ярко красила губы, как клоун.

А вторая, очень страшная, с абсолютно зверским лицом, не снимала ни зимой, ни летом мужских бесформенных брюк, скорее, порток, – а тогда еще не было и помину о женских брючных костюмах, и ватные штаны тетки могли носить только в качестве спецовки, если они трудились в результате законом утвержденного равноправия на стройках, на укладке шпал и дроблении асфальта отбойными молотками, или на иных «тяжелых работах».