Liudmila Matveeva - Поцелуй меня, Иуда! Дорожная повесть. Странная дружба

Нельзя сказать, что он никого не любит, или же, что любить не хочет. Он, конечно же, любит.

Себя. И свой член. А других, и по-другому – не умеет. Не научили потому что.

Кто виноват? Да мать, конечно, он же не просил его рожать. Да лучше бы аборт сделала, он бы, глядишь, и не маялся от избытка ее же любви.

(Слова – подлинные, услышанные не от одного мужика, так что не надо не верить, граждане!)

Поэтому виноватая мать – убийца, и какая им разница, хотела она их рожать или не смогла не…

Заметили, Ира, – душа настоящей русской бабы всегда целует. А вот мужицкая натура – от силы подставляет щеку, если не удалось и вовсе увернуться.

Может быть, стервы, ведьмы и истерички, а также те, кто просто не испытывает чувства привязанности к своим детям, – и правы, утверждая, что любить надо только себя, единственную и неповторимую.

Надо – но не получается. И у тех, кто ради кажущейся этой любви к себе оставляет новорожденных в приютах – тоже облом полнейший, и радости – маловато в дальнейшем.

Я пришла к выводу, что всей женской половине нашей нации любить себя кажется диким и – несвойственно.

Мы, в массе своей, пассивны и доверчивы, и даже самые умные из нас понимают чутьем, что мы – дуры для своих мужиков, все равно, какими бы ни старались выглядеть, что бы ни декларировали для себя лично, оставаясь в бессемейном или неполносемейном «одинаре».

Вот и получается, что главная-то роль настоящей русской женщины – умереть, как зерно, проросшее новым всходом.

Или же завять пустоцветом.

Конец-то все равно один – собственная погибель.

Лечь гумусом под ноги детям – или любимым. Собой удобрить почву под их ногами.

Истинно русская баба – никогда не стерва, она даже и не задумается о себе самой, пока есть силы и здоровье, она – простая, покладистая, работящая, и хочет принадлежать хозяину – своему мужику, мужу, без задних мыслей ему доверяя.

А что же ему не доверять? Ведь на нем ее жизнь и семья держится. Лишь бы не пил – и все будет так, как надо! Она ему верит – и в Бога тоже верит, эта вера сидит в ней всю жизнь, иной раз и неосознанная. И не высказанная. Но – вера, в то, что живет она правильно, «как все», а без хозяина как же?

Без хозяина – и дом сирота, не то, что баба.

И даже если не повезло, – и муж ее алкаш и драчун, а если не выпьет – то тогда просто злой и серый валенок, он же – муж! Глава семейства.

Надо сидеть и терпеть.

А любовь, хозяином непринятую и хозяйкой нерастраченную, всю употребить на сыночка – кровиночку.

Ххх

Видите ли, Ира, порой мне думается – то, что привнесла некогда в нашу смиренную женскую русскую обреченность западная цивилизация в образе «мадамов» рекамье, помпадурш, немецких портовых потаскух и безродных прынцесс, становившихся в России даже царицами (своих-то дур венчанных убирали с глаз долой в монастыри в их двадцать лет!) – все это со временем, кажется мне, привело к вырождению чувства жертвенности у русских женщин-аристократок.

Последними, впитавшими эту бабскую жертвенность, очевидно, с молоком деревенских кормилиц, были жены декабристов.

Аристократки, дворянки, «опускавшиеся» с середины 19-го века в народ, обладали, вероятно, сильной примесью «простой» русской крови, вскормленные и выхоженные до 3-х – 5-ти лет деревенскими доморощенными няньками и мамками.

Богатые русские девушки-«народницы» просто не видели смысла в замужестве с пресловутыми «архивными юношами» – онемеченными или офранцуженными мелковатыми душонками, но – из своего круга.

Потому-то многие бедные Лизы становились старыми девами, учительницами, медичками, революционерками, философками и поэтессами, но – никак не счастливыми и добрыми матерями семейств, каковыми являлись еще их маменьки.

Да вот хотя бы, Ирочка, возьмем для сравнения судьбу западной писательницы Авроры Дюдеван – прекрасно себя чувствовавшей, имея в жизни и детей без брака, и хобби, приносившее, к тому же, доходы, и любовников, и, главное, так довольной собой – как истинный Жорж Занд, как у русских только барин-мужчина, да и то не всякий, и мог бы себе позволить…

А православная «просвещенная» женщина довольна собой быть и не могла, и не умела.

И не только из-за христианнейшей непримиримости ортодоксальных или римско-католических подходов к одной и той же жизни человеков.

Но еще и в силу необузданности славянской души и неясности мыслей, приводивших к мечтам и томлениям, но – как и у их будущих сынков – скорее, к бальзаминовским, часто «пользуемым» единственным радикальным проверенным средством: свадьбой, – а там и перебесится!