Яна Гецеу - Три грустные истории. Он её любит, она его нет. Что с этим делать – а есть ли ответ?

Я открыл глаза и увидел мафон пред собой – странно, почему я его сразу не заметил? – и включил его. Неожиданно загремел какой-то рэйв. Вздрогнув, я вынул кассету. Видно Наташка гоняла без меня эту новомодную херню. Я такого не слушаю никогда! Рядом нашелся «Князь Тишины» «Нау» – вот это мое! Могу слушать «Кино», «Агату Кристи», «Короля и Шута», «Настю», но круче всех «Наутилус»! эта любовь пришла ко мне в пионерлагере. Тогда все ходили и орали хором «Нау» и только «Нау»! Я нажал старт, и Бутусов жалобно завыл «Я хочу быть с тобой». Меня эта песня просто ломает! Самое лучшее выражение двух последних лет. Подперев тяжеленную голову руками, я уставился в окно. Там собирался дождь. И как мне не надоест этот голос? Я ведь не фанат, а Бутусова слышу в тысячный раз. Под настроение или без него, в дождь и в жару, в компании и в одиночку, утром и ночью, пьяный и в себе я слушаю «Наутилус». Какое притяжение в этих горьких песнях! Ника вообще утверждает, что Бутусов – лучший певец всех времен и народов. Я бы так не сказал, но не слушать его не могу! Может, просто привык? «Я так хочу быть с тобой, и я буду с тобой!» А я вот не буду. На холодильнике я заметил желанную пачку сигарет. Поднялся с трудом, взял одну и снова сел. Так и сидел, не закуривая, и ни о чем не думая.

– Пой, пой, Князь Тишины!

Дверь приоткрылась, и моё уединение нарушила Наталья. Она сонно зевнула, и спросила охрипшим со сна голосом:

– Ты чай пить будешь?

– Я кивнул. Она поставила чайник на плиту, села напротив, и закрыла глаза. Прибежал кот Рекс, потерся о мои ноги, разинув розовую пасть, наглым громким мяу потребовал еды. Я бросил сигарету на стол, поднялся, налил ему молока и накрошил хлеба. Поставил на стол чайные чашки, в кухню вошла Ника. Сладко потянувшись, обняла меня, и потерлась о плечо щекой:

– Ой, как я устала!

– Садись, my soul, будем чай пить! – сказал я и поцеловал ее в теплый висок, достал третью чашку, сахар, молоко, хлеб, варенье, сыр и масло. Тикали часы. Закипал чайник. Уходил в небытие еще один день. Наташка открыла один глаз. Через паузу – другой.

– Привет, Ник! – взгляд ее упал на стол: – О, это правильно! А я думаю, догадаешься – нет, я то я есть хочу! Догадался!

– Он умный парень! – поддержала Ника.

– А ты, видимо, с похмела? – лицо у сестренки самое невинное.

– А ты, видимо, нет? – я разозлился. И без нее нехорошо!

– Ты тока не ругайся! Я же просто так! в «Динамик» седне пойдешь?

– Куда? – не понял я.

– На дэнсинг! Это клуб новый, там круто! Рэйв-пати!

– Не-е, нахрен, че я там не видал? Клубы все одинаковые.

– Ну, может к вечеру и надумаешь, а?

– Натали, лучше подумайте об учебе! И в двадцать лет хочется совсем не того, что вам в ваши юные семнадцать! Лучше спать…

В тот вечер, я конечно же никуда не пошел. Позвонил Нике, долго трепались ни о чем, отвлекал ее от зубрежки. Потом валялся перед теликом, смотрел всякую труху с Ван-Даммом. Я-то решил забить на завтра, мне можно. Наташка умотала-таки с Вадиком в свой гребанный «Динамик», а я завалился спать.

Конечно, мне пригрезилась Карина. Наша первая встреча. Ей было три года, мне четыре. Она сидела в песочнице, и сосредоточенно придавала песку форму ведерка. А я смотрел на нее, одновременно понимая, что это сон, и веря, что все происходит именно сейчас. Я подумал: «какая красивая девочка, как моя мама!» У нее и правда были такие же персидские глаза, как у моей матери, будто это ее дочь. Только мама была невысокой и смуглой, а Карина выросла юным топольком. Но особенно красивой она никогда не была, если объективно – прозрачная кожица, припухшие губы, которые она вечно кусала (дико сексуально, до обморока!!) прямой нос с высокой тонкой переносицей, броски – ниточки, лопатки торчат, худенькая. Очень бледная, синие жилки просвечивают на височках. Общее впечатление какой-то малокровности. Мама называла ее «мой цыпленочек». Но воображение поражали ее черные, несколько раскосые, совершенно восточные глаза, два драгоценных камня в стрелках черных ресниц, дрожащие на готическом лице как звезды в чашке воды. Я пытался заглянуть в эти очи открыв рот и забыв дышать. Но девочка сидела опустив голову, и мне не часто это удавалось. Я вздрагивал от каждого ее взгляда, и сердце больно сжималось, но мне хотелось, чтобы она взглядывала еще и еще! Теплый ветерок шевелил редкие пушистые волосенки на ее макушке. Во сне я протянул руку, чтобы коснуться ее, хотя тогда, давно я этого нет сделал. И тут Каринуша схватила лопатку и с криком: «Ну, что ты смотришь?» стукнула меня по руке. Несильно, конечно, но больно. Я мужественно стерпел, на заплакал – это ведь Она меня ударила! Я продолжал смотреть на девочку во все глаза. Тогда она отошла подальше, и сердито сопя, села спиной ко мне. Я подошел к ней, и спросил, заложив руки за спину: