Давид Сеглевич - Смена веков. Издание второе, переработанное и дополненное

Высадились мы. На берегу – толпы. Враждебности никто не изъявляет. Шагаем прямиком к дому вождя. Кариопу выходит. Рожа заспанная, удивленная. Капитан объясняет ему: так-мол и так, надо срочно к нам на корабль. Взял вождя за руку, тот вроде бы ничего дурного и не заподозрил. Идем в сторону берега. Видим поодаль: подходит к берегу шлюпка с нашего берегового поста, в ней – два матроса с «Дискавери». Высаживаются как раз в том месте, где бабы местные сидят, завтракают. У них, вишь ли, женщины не могут есть вместе с мужчинами. Запрет. Табу. Видать, те женщины сразу поняли: неладно что-то. Вскочили, бегут к толпе, кричат что-то. Заволновался народ. Матросы к нам подходят. «Сэр, стычка на том берегу залива. Вождь Каремоо убит».

Кук чуть не сплюнул с досады, аж покраснел весь. А тут как раз жрец вышел с большим кокосовым орехом, говорит что-то. Нам-то и не до него совсем, а он все вещает… Оглянулись мы – а толпа-то вокруг уж совсем другая. Всё переменилось. Кругом – тата-тоа, воины со щитами. Туземцы, бывало, как придут на корабль, всё расспрашивали, кто из нас тата-тоа. Кук им, помню, говорил: «Я тата тоа». – «А покажи следы от ран». Капитан показал им большой шрам на руке – поверили. А у лейтенанта нашего шрамов не было. «Нет, – говорят, – ты не тата-тоа».

Так вот. Сгрудились вокруг нас воины. Копья кругом, дубинки, кинжалы. Да и толпа жителей не расходится. Проталкиваемся. Кук все держит вождя за руку, а жрец так всё и бормочет. Тут какая-то женщина кидается к вождю. «Не ходи, мол, на корабль! Убьют тебя!» Толпа опять заволновалась. «Сэр, – говорит лейтенант, – вон у того малого – кинжал под плащом. Надо бы его пристрелить». – «Не смейте, лейтенант!» Туземец все-таки на нас бросился, а ребята его – прикладами. Отступил. И тут камни в нас полетели. Кук первым-таки не выдержал. Горяч был. Выпалил из своего пистоля. Без толку. Щиты у них – из пальмы, плотные, только из мушкета и пробьешь. Капитан отпустил вождя и командует: «к шлюпкам!» А тут и копья полетели. Новые выстрелы грянули. Слышим: со шлюпок, что ждут нас у берега, тоже палят. Капитан махнул им и кричит: «Прекратить огонь!» Эх, зря он это сделал! Не поняли в шлюпке да и отплыли ярдов на сорок от берега. Вы думаете, все матросы Его Величества – пловцы заядлые? Да ведь многие из нас, даром что столько морей прошли, плавали, как наковальня. Да еще и камни вокруг градом… Я приотстал малость и видел, как ребята в воду кинулись. Туземцы – с дубинками да кинжалами – на них… Меня самого за руки хватают, не дают к воде подойти. Вижу, как впереди капитан спокойно эдак входит в воду. Затылок ладонью от камней прикрывает. Тут один туземец подбегает сзади, незаметно так, – и дубинкой его по голове… Оно и обошлось бы. Кук только пошатнулся да мушкет выронил, а сам дальше в воду идет. Крепок был капитан. И тут вижу: тот самый, с большим кинжалом под плащом. Я заорал, да не слышит меня капитан: толпа шумит. Бросился он на Кука. Увидел я даже, как кинжал сверкнул на солнце. А может и померещилось мне это сверкание. Сзади ударил островитянин – капитан свалился в воду. Тут уж на него целая толпа набросилась, а у меня от ярости аж в глазах потемнело. Откуда-то силы взялись. Сбросил с себя нескольких, в стороны раскидал, кинулся к своему капитану. Рвусь вперед, к воде, сам рычу от злобы. Хватают меня, да не удержать им… Не успел, однако. В воду вошел – увидел только, как волокут на скалы тело Кука. Тут еще народу набежало, оттесняют меня… Кинулся в волны, поплыл. Уж и не помню, как до шлюпки добрался. Только смутно припоминаю, как уходили мы от берега к кораблю. Перед глазами все плывет. Может, от слез моих бессильных…

Весь остаток того дня – как в тумане. Меня ведь тоже хорошо дубиной огрели, пока от островитян отбивался. Обидно, что даже тела товарищей наших подобрать не смогли, на поругание оставили. Порох, мол, отсырел… Да что уж там говорить, измельчал к тому времени народ. Капитан Клерк послал потом катер к скалам. Матросы с него пальнули пару раз, пристрелили двоих-троих туземцев, да так ни с чем и вернулись. А к храму туземному бот отправили. Там и народу местного почти не было. Свернули матросы наше хозяйство: палатку, мачту починенную, инвентарь весь – и на корабль.

Ночью на скалах костры горели. Слышали мы, как барабаны гремят, как женщины причитают. Весь день на берегу народ шумел. В подзорную трубу видели на одном туземце треуголку капитана нашего, на другом – камзол. Сильно это нас разозлило. Ишь, дескать, дикари неотесанные. А ближе к вечеру и наши офицеры в одежду покойного капитана обрядились. Заперлись после обеда у него в каюте и принялись делить вещи. Выходят – смотреть противно. Кто подзорную трубу моего капитана тащит, кто секстан, кто рубашки. Сам бы взял чего на память о капитане своем, да кто ж нам даст? Офицеры всё расхватали.