Давид Сеглевич - Смена веков. Издание второе, переработанное и дополненное

– И как же зовут молодого человека?

– Альберт Эйнштейн…

Я не задавался целью подробно рассказать о капитане Куке. И уж тем более не собирался писать его психологический портрет (для такого портрета просто нет данных). Образ прославленного капитана – лишь повод поговорить об истории…

(Фотографии принадлежат автору, репродукции взяты из открытых источников).

Ну что, друзья мои-приятели? Вот сижу я здесь с вами за элем… С виду – человек как человек. Вроде вас, только постарше малость. А может, я уже и не человек совсем? Теперь я часто бываю вроде пророка. Всё мне ведомо. Все языки, все народы. Все вижу, все знаю на сотни лет вперед… Вижу: стоит сейчас на другом материке, за океаном, палатка моего капитана. Одна палатка, и только лес кругом да вода озерная. А ведь с той палатки большой город начнется…

Да, скоро уж и новый век наступает. Девятнадцатый. Каким будет, что в нем случится? Ой, много всего! Ни представить того не можем, ни помыслить о том. А наш век – уж и по боку? Варварство, мол, междоусобицы… Нет, шалишь! Не забудут ни нас самих, ни век наш… И напишут: «О нет, ты не будешь забыто, столетье безумно и мудро». Это ж мы всю землю прошли, всюду проникли. После нас и белых пятен на карте не осталось…

Так говорите, про капитана моего рассказать? Для вас он уже вроде легенды, капитан Джеймс Кук… Сказка, дела давние… А я с ним за два десятка лет столько морей прошел, с капитаном моим, – вам и не снилось. И в первом его плавании был, и в последнем. Привечал он меня. Как набирает команду – так уж мне и дает знать. Пойдешь, мол? Так ведь с таким капитаном куда угодно пойдешь.

Когда ты на берегу, так торчишь средь потока, как тростинка прибрежная. Кажется, что и движение есть, и вода вокруг бурлит – ан нет: то время тебя обтекает. А сам ты все на том же месте. Зато когда в плавании, в походе, – тут уж от жизни не отстаешь. Она не вокруг тебя, а вместе с тобой движется…

Попал я к нему на «Пемброк» в пятьдесят девятом, после Луисбурга. Как Луисбург брали, я вам как-нибудь после расскажу. А уж как через океан к нему шли – и вспоминать не хочется. Пока до Америки добрались, многих товарищей за борт спустили. Каждый день умирал кто-нибудь. Когда подошли к Новой Шотландии, всех качало. Да не волнами океанскими, – болезнью. Во рту все время кровь, десны вздулись, зубы гнилые на палубу выплевываем. Полэкипажа – в лежку. Я-то еще держался, по две вахты выстаивал… Потом уж узнал, что и на корабле Кука такое же было. Сам он мне говорил, что двадцать девять человек потеряли они в походе. Но то была ему наука. Ведь чем он от других капитанов отличался? – А тем, что из всего для себя науку извлекал. Учился до самого конца своего. И во все свои походы запасал он лимонный сок, капусту, яблоки моченые. Нас так и прозвали: лимонники. Силком эту кислятину пить заставляли. Зато и люди его болеть перестали. Откуда он прознал про средства эти – бог весть. А там и другие капитаны, на него глядючи, тоже народ беречь стали. Это тебе не каботажное плаванье. Месяцами берега не видишь. Что взял на борт – то и жрешь день за днем.

Джеймс Кук. Портрет работы Натаниеля Данса. 1775

Так вот я и говорю… Взяли мы Луисбург. Потом уж приказ пришел сравнять его с землей. Мы в том не участвовали, дальше пошли, на Квебек.

Я к тому времени уже хорошо познал наше мореходное дело. В картах разбирался. Лаг и лот были лучшими моими приятелями. И вот объявляют: «Пойдешь на „Пемброк“ в распоряжение капитана Джона Симко для картографирования местности». Мне, признаться, не очень-то хотелось переходить на другой корабль. Здесь я уже всех знал. Ребята – свои в доску, начальство не обижает. А там, гляди, какой-нибудь аристократ-самодур измываться начнет. Да кто ж нас, матросов Его Величества, спрашивает?

Как прибыл я на корабль, там уж и капитан сменился. Аккурат за день до моего прихода Джон Симко умер от воспаления легких. Скрутило его буквально в одночасье. Только что кораблем командовал – и вот уже лежит хладным трупом. А в Британии – вдова и трое детей малых…

Представляюсь новому капитану. Вижу – молодой совсем, на вид лет тридцати, не больше. Сам высокий, рослый. Лицо – красное, обветренное, кожа шелушится. Грубоватое такое лицо. И руки – большие, с крепкими пальцами. На аристократа ну никак не похож! Потом уж узнал: никакой он не дворянин, а сын простого фермера. В прошлые времена, при Карле Первом, его бы и на пушечный выстрел до капитанства не допустили. Да у нас много тогда переменилось. Теперь вот и французы у себя новые порядки наводят. И у них безродные в большие чины вышли…