Давид Сеглевич - Смена веков. Издание второе, переработанное и дополненное

– И все-таки нам надо быть более предусмотрительными. Опасные повороты событий надо предупреждать. Это проще, чем ликвидировать их последствия. Вот об этом, кстати, я и хотел поговорить. Вам не кажется, что в мире появляется новый объект, требующий нашего пристального внимания?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду Россию, барон. Покойный царь Петр создал там академию наук. В ней работают ученые из германских княжеств. И весьма успешно работают. Если мы не примем своевременных мер, то новые опасные эксперименты и теории вскоре появятся именно там. Я в этом почти уверен.

Барон улыбнулся.

– Вы нас недооцениваете, граф. Мы уже принимаем превентивные меры. Российской академией наук занимается наш человек.

– И кто же это?

– Барон Иоганн Альбрехт фон Корф. Вся российская академия в его ведении.

– А что конкретно он предпринял для предотвращения нелепых идей?

Барон смутился.

– В сущности, пока ничего. Явных поводов еще не было.

– Вот об этом я и говорю. А действовать уже пора. Пускай-ка этот Корф выберет одного-двух студиозусов, из самых талантливых. Да не германцев, а из тамошних исконных жителей. В России завидуют и не доверяют чужеземцам, хотя охотно пользуются их услугами. Так что желательно даже, чтобы кандидатуры были не знатных родов. Тогда авторитет их будет непререкаем. И в ученой среде, и у разного рода прожектеров.

– И что дальше?

– А дальше пусть пошлют их к нам на учебу. А мы уж найдем, как повернуть их обучение в нужном нам направлении. И вот тогда мы сможем быть спокойными за российскую науку.

* * *

…Михайло Васильевич задумался немного. Бог его знает, этого Бойля. Может, и впрямь было что-то в его опытах. Нечто незамеченное. Такое, что могло бы их и объяснить, и представить в ином свете. Авторитет все-таки. Оксфордский профессор…

Но Ломоносов быстро стряхнул наваждение, снова взялся за свое любимое, порядком сточенное перо с короткой разлахмаченной бородкой, обмакнул его в малахитовый чернильный прибор и быстро застрочил по бумаге: «Деланы опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес от чистого жару; оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мнение ложно, ибо без пропущения внешнего воздуха вес сожженного металла остается в одной мере…»

Потом подумал еще с минуту и написал заключительный – обобщающий – абзац:

«Все встречающиеся в природе изменения происходят так, что если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимется у чего-то другого. Так, сколько материи прибавляется к какому-либо телу, столько же теряется у другого»…

* * *

– А ты уверен, что такое общество существует, гражданин Альбер? Еще один заговор аристократов?

– Да я это наверняка знаю, гражданин Фуркруа. Они много лет собирались у герцога де Марни, замышляя козни против народа. И Лавуазье – один из главных заговорщиков. Теперь де Марни казнили, а этот Лавуазье ходит себе на свободе. Мало того, он заседает теперь у вас в академии наук. Он состоит казначеем одной из комиссий, и республика вверила ему крупные суммы. Могу представить, на что Лавуазье расходует эти деньги.

– Но ты говоришь, что они собирались на свои тайные встречи еще при старом режиме. Как же они уже тогда могли злоумышлять против республики?

– Ну, я не говорю, что они злоумышляли именно против республики, но против народа – это точно. Люди там были все богатые и знатные.

– Надо немедленно сообщить об этом Марату.

– Что, самому Другу народа?

– Если наша задача состоит в том, чтобы уничтожить Лавуазье, то Марат – самый подходящий для нас человек. Революционный трибунал всегда прекрасно понимает, чего хочет Жан-Поль Марат. А хочет он обычно одного и того же. И уж в нашем случае наверняка будет настаивать на крайних мерах.

– Вы уверены?

– Во-первых, что это за «вы» между равноправными гражданами республики? А во-вторых, Марат и сам не чужд наукам. Он ведь доктор медицины и даже публиковал кое-какие труды по тем же вопросам, что и Лавуазье. Марат долго жил в Англии. Он – приверженец традиционных теорий, процветавших в годы его молодости.

– Вы… Ты хочешь сказать, что Марат захочет уничтожить Лавуазье из-за научных разногласий?

– Я этого не говорил. Но всякий, кто соприкасался с науками о природе, должен будет согласиться, что именно Лавуазье ниспроверг старые представления, столь любимые англичанами. Ну, кто будет теперь всерьез говорить, например, о флогистоне? Впрочем, научные заслуги не оправдывают контрреволюционной сущности этого Лавуазье…