Максим Пономарев - Операция XX

Мартин вышел от директора в задумчивости. Он был погружен в мысли об этом разговоре, как вдруг его сознание посетила мысль, которая на несколько секунд выбила его из колеи. Что, если Галл весь урок стоял у двери и все слышал? Если это так, то лучше бы Мартин сказал правду, это обернулось бы для него меньшим количеством проблем. В любом случае он не знал, была ли это проверка, и узнать это теперь можно было только спустя время. Он прошел по коридору к лестнице, спустился на первый этаж и вышел на улицу. Дождь уже кончился, но все вокруг напоминало о его недавнем визите. Земля в клумбах и газонах намокла и превратилась в грязевую жижу, а с крыш некоторых домов до сих пор капала вода. Небо было по-прежнему затянуто тучами. Мартин остановился под навесом рядом с входной дверью и закурил. В некоторых уголках Земли его еще могли осудить за подачу плохого примера детям, но прогрессивное лондонское общество четко разделяло работу и личную жизнь, поэтому никто не обратил на это внимания.

Докурив, Мартин выбросил окурок в урну, спустился по извилистой дороге к проезжей части и через несколько минут стоял на остановке в ожидании автобуса. Когда тот подъехал, Мартин зашел внутрь и сел у окна, прислонив голову к стеклу. Ему еще предстояло проверить тесты восьмиклассников по Наполеоновским войнам и составить учебный план на завтра. Мартин был рад, что у него сегодня еще есть работа, так как отдыхать он толком не умел, а любая праздность казалась ему худшим наказанием. Он очень много работал в прошлой школе и надеялся, что в этой он будет загружен не меньше, ведь в противном случае ему бы пришлось придумывать себе новые занятия, которые были бы ему чужды, чтобы занять свободное время. У него по-прежнему не выходил из головы разговор с профессором Галлом. Зачем добавлять в учебные планы субъективную эмоциональную оценку, если исторические факты говорят сами за себя? Не является ли это пропагандой? И если да, то зачем добавлять ее в учебники, если все действительно так, как учат детей? По долгу профессии Мартин хорошо был знаком с понятием пропаганды, и эти правки наталкивали его на определенные сомнения. Он был одним из немногих людей, хорошо знакомых с определением этого слова, большинство же имело очень расплывчатое представление о пропаганде. Вся информация находилась в открытом доступе, но она почти никому не была нужна, так как из-за избытка всевозможных благ люди становились ленивыми и пассивными. Тонны информационного мусора, ежедневно лившиеся из всех уголков и щелей, отрицательно влияли на когнитивные функции населения. Со временем у них ухудшалась память и концентрация, а энергозатратные мыслительные процессы заменялись получением новой информации. Она сливалась в единый бесконечный поток, столь же бесполезный, сколь непрекращающийся. Мартин привык подходить к своей работе беспристрастно, а от него требовали выражать личную приверженность идеям, в которых он сомневался. Такой подход противоречил его отношению к работе.

Погруженный в эти мысли, Мартин доехал до своей остановки, вышел на улицу и зашагал по направлению к дому. Оказавшись в квартире, он переоделся и по обыкновению прошел в спальню к своему письменному столу. Он заварил себе кофе и погрузился в работу, забыв об утренних раздумьях. Почти сразу Мартин отметил легкость вопросов и то, насколько поверхностно, судя по результатам тестов, преподавался в этой школе материал. Незаметно за этим занятием пролетело четыре часа. Тучи на улице рассеялись, и им на смену пришло солнце, которое ярко светило, но почти не грело. Еще не высохшие лужицы блестели и переливались на нем. Закончив с тестами, он достал учебник истории для девятого класса и толстую тетрадь, в которой он всегда конспектировал и структурировал наиболее важную по его мнению информацию. Вспомнив, что семнадцатый параграф остался незавершенным, он открыл вторую его часть и прочитал: «Женская реформа». Он невольно содрогнулся и уставился на изображение железных ворот. Это был тот отрывок, в котором было запрещено что-то менять. Учитель должен был прочитать текст учебника, не отклоняясь от него ни на одно слово. Мартину никогда не нравились такие ограничения. Он был творческим человеком и везде находил свой уникальный подход. Это была одна из причин, почему данная тема была самой его нелюбимой во всем школьном курсе истории.

Он начал читать вторую часть параграфа, забыв про остывший кофе, как вдруг раздался звонок, который выдернул Мартина из власти белых страниц. Он встал, подошел к двери и открыл ее. На пороге стоял Льюис. На его губах можно было прочитать едва заметную улыбку, словно предвкушающую наслаждение от чего-то, что вот-вот должно произойти. Он был похож на довольного собой человека, который придумал безупречный план и с нетерпением ждал подходящего момента, чтобы привести его в исполнение. Это был упитанный мужчина примерно одного роста с Мартином, но старше его на три года. Он был одет в бордовый замызганный свитер и старые джинсы. На ногах блестели черные туфли. Трехдневная щетина пробивалась через толстый слой кожи, а черные короткие волосы были самой невзрачной его деталью, ведь такую стрижку носила добрая половина Лондона.