Марк Полещук - Часовщик. Сборник рассказов

– Давайте Аду дождёмся. Я пока тут. Спасибо, мам.

Она кивает и выходит. Филипп подходит к столу, садится в кресло. Пальцы дрожат. Глазами он находит карандаш, но не торопится его брать. Что-то внутри бунтует. Нет… боится. Филипп размышляет, гипнотизируя карандаш.

«Не попробуешь, не узнаешь».

Пальцы движутся далеко не так ловко, как он привык, но тело карандаша замирает в ладони. Филипп берёт один из альбомов, открывает на чистой странице.

«Пусть будет груша».

Образ пузатого фрукта возникает сам собой: неоднородная кожица – от бледно-жёлтого к зеленоватому – покрыта бледными крапинками. Лежит на боку.

Первая неуверенная линия. Слишком криво.

«Может, начать сначала?»

Прямая линия. Вполне ровная. Ещё одна под ней. Ещё. Филипп увеличивает скорость, упражнение получается, и на его губах играет улыбка. Без передышки он возвращается к груше. Рисует быстро, не думая. Фрукт получается на совсем реалистичным, но Филипп не претендует на лавры реалиста. Некоторые друзья говорят, что у него «свой стиль». Смотря на грушу, парень понимает, что может рисовать. Навык не исчез. Умение и страсть с ним.

«Слава богу».

В прихожей голосит домофон. Ада. Филипп бросает карандаш в подставку, закрывает альбом и для верности сверху кладёт скетчбук. Он не хочет показывать эту страницу. Надо будет её потом вырвать.

– Фил, дверь, – это отец, проходя в сторону кухни.

– Иду!

>>>

Видения настигают его спустя пару дней после возвращения из больницы.

Филипп восстанавливает распорядок дня: ранний подъём, завтрак, рисование, обед, прогулка или продолжение рисования, ужин. Вот и этим утром, отключив будильник и добравшись до ванной, он не глядя хватает щётку из серого стаканчика; Филипп не здесь. Он погружен в себя: рассуждает о начатом давно, но так и не законченном рисунке.

Высокая, нечеловечески вытянутая фигура с тонкими руками и ногами, одетая в белый балахон. Лицо скрыто в тени капюшона. Главная загвоздка – фон. Он никак не желает рождаться, а идеи, которые приходят Филиппу в голову, кажутся притянутыми за уши.

«Может, густой лес? Банально. Холмы… серые, мёртвые, – думает он. – Или развалины дамбы с пересохшим озером».

Мысленно накладывая один фон за другим, юноша отметает варианты. Нужно что-то простое. Но с подтекстом.

С кухни доносится грохот.

Филипп поднимает глаза и фокусируется на отражении в зеркале.

Он. Сильно постаревший. Череп гол и покрыт неровными пигментными пятнами: будто ребёнок хотел нарисовать континенты, но бросил рисунок, не закончив. Веки наползли на глаза, а брови разрослись и пучками торчат вперёд. Нос стал шире, ноздри – настоящие пещеры. Уголки губ вытянулись вниз. Седая-седая борода, большая и лохматая. Лакуны зрачков пылают огнём. На руках бледные следы плохо отмытой краски. И морщины. Целые легионы морщин. Словно когда-то в этом старике человека было больше, но его потихоньку высосали, а кокон обвис.

Видение всё длится. Филипп не может отвести взгляд. Входит мама, легонько отталкивает его в сторону.

– Не лей зря воду, – говорит она. Парень моргает, и наваждение пропадает. Молодой Филипп в отражении завороженно смотрит сам на себя. Его мама трясёт бело-оранжевый баллончик. Через пару секунд струя белой пены покрывает начавшую краснеть кожу.

– Что у тебя с рукой?

– Да я что-то задумалась! Кипяток сливать начала, а руку не убрала.

Филипп удивляется: он слышал грохот, но не крик боли. Мысли догоняют воспоминания. Его мама никогда не кричит. Однажды, лет в шестнадцать, он спросил у неё, почему она никогда не реагирует на боль. Ответ был спокойным и холодным – так научили.

– Может, принести чего?

– Я же просила «ИРЖ» принести. Не слышал?

Тревога в глазах. Каждый раз, стоит Филиппу дольше прежнего задуматься над ответом или позабыть слово, она тут же появляется в маминых глазах, да и в отцовских тоже. Только Ада будто бы этого не замечает и терпеливо ждёт, когда прокрутятся повреждённые шестерёнки в голове Филиппа.

– Нет. Прости, я тоже задумался. Не знаю, как закончить рисунок.

– Ой, нашёл проблему! Лучше подумай, как экзамены сдавать будешь.

– Мам…

– Ну ладно. Пойдём завтракать.

Филипп остаётся один. Взгляд скользит к зеркалу, но оно исправно показывает молодого худощавого парня восемнадцати лет.

«Это был я?» – думает он. Отражение повторяет тревогу в глазах и пульсацию вены на виске.

«Странно».

>>>

После завтрака видения становятся навязчивыми.