Марк Полещук - Часовщик. Сборник рассказов

– Да?

– Ты меня видишь?

– Отчётливо, друг мой!

Я хотел было спросить, кто вёл мой «Лайтнинг», но тут сообщили о прибытии машины, и пришлось незамедлительно отправиться в путь. Корабль до «большой земли» отплывал раньше положенного, надеясь опередить наступающую непогоду.

Всю дорогу я размышлял о том, кто разбился в моём самолёте и постоянно ощупывал себя: руки, бёдра, лицо. Всё на месте. Солдат, ведущий машину, посматривал на меня с плохо скрываемым волнением. Я здесь. Я живой. А в ушах стоит гул мотора «Лайтнинга», уходящего в пике. На глазах выступают слёзы.

– Мсье, всё хорошо?

– Что?

– Вы…

Я тут же утёрся рукавом, чтобы не смущать постороннего человека.

– Ведь всё хорошо. Жизнь на этом, – кивок головы в сторону давно скрывшейся с виду авиабазы, – не заканчивается.

– Да, вы правы.

– Извините, моя сестра… она очень любит вашу книгу. Не могли бы вы…

В руки мне лёг крошечный экземпляр «Маленького принца» в твёрдой обложке. Я тут же понял, что за мальчик стучался в мою кабину. Почему он? Спустя столько лет, посреди Средиземного моря, в последний мой полёт?

Я и не заметил, как машина затормозила у порта. Свежий бриз, коснувшийся лица, освежил и привёл меня в чувство. Я смотрел на обложку, сжимал книгу в руках тем сильнее, чем больше страшился оказаться мертвецом, бесплотным духом.

– Мсье…

– Ах, да. Простите. Я задумался. Так вашу сестру зовут Джейн, верно?

Филипп просыпается в больнице.

Тошнота подкатывает к горлу. Выплёскивается наружу. Филипп успевает свеситься с края койки. Содержимое желудка растекается дурно пахнущей лужей на полу.

Кто-то зовёт медсестру. Филипп не узнаёт голос, да ему и не хочется. Стоит открыть глаза – мир начинает двоиться, в горле клокочет новая волна. Кислый запах рвоты смешивается с дезинфицирующим раствором. Тряпка елозит по полу с едва слышным скрипом.

– Очухался? – спрашивает медсестра. – Очухался, и ладно. Нагадил, конечно, но главное – очухался. Сейчас доктор придёт.

Филипп лежит с закрытыми глазами и пытается понять, что происходит. Почему он в больнице? Как он здесь оказался? Тошнит и двоится в глазах. Сотрясение?

«Откуда? Где я вчера был?».

Филипп пытается вспомнить, представляет память тропинкой и делает шаг назад. Белое поле, насколько хватает глаз. Крошечная точка на горизонте.

Вот он сидит на паре в университете. Накрапывает дождь, и оконное стекло покрыто сеткой крошечных капель. Преподаватель рассказывает о поэзии Серебряного века. Филипп сидит рядом с Адой. Они держатся за руки под партой. Её ладонь такая горячая, что впору заподозрить грипп или лихорадку. Она сосредоточенно слушает лектора и пишет тугим, мелким почерком конспект. Филипп бросил свой на середине предложения. Перепишет когда-нибудь ближе к сессии. Сейчас он любуется Адой.

Её лицо будто в тумане. Отдельные черты вспоминаются легко: волосы длинные, светлые, слегка темнее у корней – не успела подкрасить. Скулы высокие и острые настолько, что порезаться можно. Глаза карие, зеленеющие, когда она думает о нём или о тех местах, где хочет побывать. Всё это воздухом соединено вместе. Нос? Губы? Подбородок и шея? Какая она целиком?!

– Очнулись наконец-то? – голос возникает с той же стороны, с которой говорила медсестра. – А мы уже волноваться начали.

– Сколь… – горло сухое, слова не даются, – сколько я тут?

Шорох бумаги, металлический скрежет.

– Двое суток. И всё без сознания. Неплохо, учитывая операцию.

– Операцию?

– Как себя чувствуете?

– Тошнит, – Филипп сглатывает. – В глазах двоится.

– Да, более-менее ожидаемо. Сейчас вам принесут средство от тошноты, и, как только оно подействует, мы поговорим.

– Подождите, – Филипп слепо вскидывает руку, хватается за что-то мягкое и тонкое.

– Я не ухожу. Если хотите, могу рассказать всё сейчас.

– Да, пожалуйста.

– Хорошо, одну секунду.

Большие ладони мягко, но настойчиво освобождают полу белого халата от цепких пальцев больного. Шаги в сторону двери. Скрип. Тихий голос отдаёт распоряжения. Опять скрип и шаги.

– Вы не против, я присяду.

– Конечно.

Скрежет ножек по кафелю. Приглушённое кряхтение. Филиппу очень хочется открыть глаза и взглянуть на доктора, но он боится приступа. Одно дело – блевать в одиночестве, совсем другое – под чьим-то взглядом. Пусть даже и врача.

– Для начала, зовут меня Игорь Лаврентьевич Сумах. Я ваш лечащий врач.

– Филипп Львович, – горло всё ещё саднит. – Трианов.